Сказание о Йосте Берлинге

Любопытно узнать, что кавалеры так и не поняли, что за роковую роль они сыграли в судьбе капитана Леннарта, так и не сообразили, чем было вызвано непонятное, с их точки зрения, поведение капитанши. А Синтрам помалкивал.

В уезде все в один голос осуждали возомнившую о себе жену, отказавшуюся принять после каторги такого достойного человека. Мало того, она обрывала любой разговор на эту тему. Даже имени его слышать не хотела. И капитан Леннарт ничего не предпринимал, не оправдывался и не просил прощения.

А на следующий день случилось вот что.

В Хёгбергсбю умирал старый фермер. Он уже причастился, и силы покидали его с каждой минутой. Все понимали, что конец близок.

Как и любой, кому предстоит долгая дорога, он не находил себе места. То просил перенести кровать из кухни в комнаты, то назад в кухню. И эти просьбы, даже больше, чем неровное угасающее дыхание и помутневший взор, убеждали родных – за стариком пришла смерть.

Вокруг него собрались родные и слуги. Всю жизнь он был удачлив и богат, и никак не скажешь, что его бросили в смертный час. Может быть, именно потому, что он был удачлив и богат, у смертного одра собрались не только его родственники. Пришли и соседи, и знакомые, и совсем чужие люди. А он, борясь с одышкой, рассказывал про свою жизнь, рассказывал так, словно уже видел перед собою лик Божий. А окружающие, вздыхая и переглядываясь, кивали головой: все так, истинная правда.

– Я работал усердно, был хорошим хозяином… Я любил свою жену, как себя самого, даже больше, воспитал детей достойными людьми. Не пьянствовал, не переносил потихоньку колышки на меже, не понукал лошадей, когда им было и без того тяжко, и коров даже в тяжелые зимы кормил досыта. Вырубал заросли, овец стриг вовремя, чтобы не мучились в своих шубах на жаре.

И плачущие работники повторяли за ним, как эхо:

– Правда, правда! Лучше хозяина не найти! И лошадей не загонял, и овец стриг вовремя.

А в дверях, никем не замеченный, стоял нищий – пришел попросить подаяния, да так и остался слушать исповедь умирающего.

– Вырубал заросли, корчевал пни, осушал луга, – продолжал перечислять свои заслуги умирающий. – И плуг мой вел борозду, как надо, и амбар построил втрое больше, чем при отце был. Три кубка заказал из серебряных норвежских далеров, а отец мой – только один.

Нищий у дверей слышал каждое слово, и ему тоже показалось, что исповедь умирающего звучит так, словно уже виден ему лик Божий. И родня, и слуги повторяли за стариком:

– Да, ничего не скажешь, плуг его вел борозду – загляденье.

– Бог позаботится, чтобы мне хорошо было на небесах, – прошептал старик.

– Еще бы! – откликнулись слуги. – Конечно, Господь примет его, как надо.

Человек у дверей услышал последние слова. Сам-то он был перышком, носимым по свету дуновением Всевышнего, мячиком в Его руках, и его охватил ужас.

Он подошел к умирающему и взял его руку.

– Друг мой, друг мой, – сказал он дрожащим от страха голосом. – Думал ли ты, как Он велик, Господь наш, пред ликом которого готовишься ты предстать? Велик и всесилен Господь наш, земля – лужайка Его, а штормы, сотрясающие наш мир, – Его ездовые кони. Небеса бледнеют и прогибаются под тяжестью стопы Его. И ты лепечешь что-то про борозды и норвежские далеры! Про стриженых овец! Хочешь ли ты похвалиться перед Богом, какой ты хороший хозяин? Ты хочешь сравниться с Ним, с истинным Хозяином? Да знаешь ли ты, как велика власть Его, Того, в Чье царство лежит твой путь?

Глаза старика, уже почти погасшие, открылись, бескровный рот искривился от ужаса. Он хрипло дышал и перебирал рукой складки рубахи на груди.

– Не слова неси Господу, а смирение! – продолжил странник. – Все земное величие – солома в Его овине. Он создает солнца и звезды, моря и горы. Он одел землю травами и лесами. Вот это, я понимаю, труд, а ты хотел сравняться с Ним своими сытыми коровами и стрижеными овцами! Склонись перед Ним, ты, уходящая в вечное царство душа человеческая! Пади к ногам Его, твоего Бога, и ураган Господнего гнева минует тебя, он пронесется над тобой, лежащим во прахе, он минует тебя, как молния минует равнины и долы. Смирись! Схватись, как дитя, за край Его мантии и проси защиты. Лежи во прахе и проси тебя помиловать! Склонись перед Господом, душа человеческая!

Глаза умирающего открывались все шире, он перестал перебирать рубаху на груди и сложил руки, как для молитвы. Странно, но он даже перестал хрипеть и вдохнул ровно и глубоко.

– Душа человеческая, покидающая нас душа человеческая, – сказал странник тихо. – В последний момент распростерлась ты в святом смирении перед Господом, и пусть возьмет Он тебя на руки, как неразумное дитя, и унесет с Собой в свое Царство радости и покоя.

Умирающий глубоко и спокойно вдохнул и закрыл глаза. Все было кончено. Капитан Леннарт склонил голову и начал молиться про себя. Остальные последовали его примеру. Время от времени кто-то скорбно вздыхал, но слез и причитаний не было.

Лицо старца было спокойным и умиротворенным, на губах застыла кроткая улыбка, а в еще не закрытых глазах сиял небесный свет, увиденный им в последние секунды жизни.