Сказание о Старом Урале

В Нижний городок совсем неожиданно приплыла Катерина Строганова.

Когда сумерки сгустились и небо стало из багрового темно-лиловым, Семен Строганов слушал Катерину в своей избе. Он сидел на скамье под открытым окном, Катерина в волнении то садилась, то вставала и металась из угла в угол горницы. Он заметил, как постарела она за последние годы. Седина вплелась в волосы, морщинки кое-где тронули лицо. Оно стало каким-то чужим, суровым, незнакомым. Глаза утратили прежний блеск, остроту взгляда, пытливость. В них живет тревога и грусть. Только одета по-прежнему пестро и богато. На руках перстни; завела себе нового белого кота, с ним не расстается даже здесь.

– Уразуметь, Семен, должен, что кидать Каму без своего присмотра ты не волен. Времена опять опасные, того гляди, кровь прольется. Три года тебя в Кергедане не видели. Неужли порешил, что Катерина все на своих плечах вынесет? Или позабыл про Каму, потому как Чусовая ближе к сердцу стала? Сибирь отсюда ближе манит. Ежели Сибирь к рукам приберешь, небось братьев к ней близко не подпустишь?

Семен перебил ее сухо:

– Лучше скажи, зачем пожаловала? Неужто обучать меня надумала?

– На это бабьей мудрости не хватит. Но сказать кое-что придется: татары у нас на Каме объявились.

Катерина остановилась, чтобы проверить действие своих слов, но увидела, что и эта весть не вывела его из душевного равновесия.

– Аль не понял, аль недослышал? Две большие орды бродят. Одна возле Чердыни, вторая подле Соли Камской. Вогуличи тоже по всей реке шевелятся, покорность свою позабывают.

– Пугают тебя татары?

– Пугают.

– С чего бы это?

– Неохота глядеть, как зачнут Строгановых с Камы выметать, жечь и рушить, что на ней нами создано.

– Стало быть, веришь, что можно Строгановых с Камы вымести? Веришь, что татары порушат Русь, на Каме утвержденную?

– Погоди, Семен.

Катерина подошла к сидящему Семену, они близко смотрели друг на друга.

– Не верила, а вот сейчас ты сам меня напугал: вроде бы все равно тебе, что будет. Не для этого стою здесь перед тобой, пришла совет услышать.

– У Гришки советов спрашивай. Кама теперь ваша вотчина.

– Пустое говоришь! Григорий плохая для меня помощь, да и сам ты отцу поклялся нас в беде не оставлять.

– Не век вам моим умом жить. Сынка Никиту обучи жизни. Не все, может быть, в нем отцовское. Пусть попробует по земле пройтись, не держась за материнский подол.

– Молод еще. В Москве ж другому приобык. С ленью сдружился. У парня девки да услады на уме.

– Ты ему мать. Твое дело ему дурь из башки вытрясти, хошь плетью, хоть кулаком. Вдолби ему, что не за горами времена, когда придется ему на Каме хозяином быть. Жалеешь единственного, вот и куролесит. Прикрикнуть на него боишься?

– Никита умом и сердцем не плох. Молодость только в нем неуемна.

– Узду пора надеть. Страх берет, как подумаю, кому все останется, когда мы в землю ляжем. Узду, говорю, надень на Никиту. Ему хуже будет, если я надевать начну, кудри могу забрызгать!

– За тем к тебе и приплыла: поставь Никиту на правильный путь! Каково мне глядеть, если парень по глупости с отца пример возьмет да в роду трутнем окажется? Помоги, Семен!

– Зря просишь и зря пужаешься. Думаешь, в Кергедане не бываю, так не знаю, что у вас и творится? Чусовой попрекнула? А того не подумала, что для меня все строгановское одинаково? Кама ноне в твоих руках, а я силу их знаю и в нее верю. Иным мужицким до них далеко. Ежели иной раз вожжи натирают, надень наши кожаные рукавицы. Знать должна, что Строгановы приучены вожжи всегда в рукавицах держать! Чья ты, Катерина? Не позабыла, чать?

– Строганова я. Как и ты.

– Так и будь Строгановой, и от прихода татар со страху на стену не лезь. Они сами на наши стены не от лихости, а со страху полезут, потому что Строгановы Русь к Сибири близко подвели. Нападут если на Каму, ударят по городкам, ты их сама в ответ наотмашь хлещи... С Камы нас никто никогда вымести не посмеет, ежели от мора какого сами не вымрем. Не узнаю тебя. Страхом пустым седину в волосы допустила, в глазах тоску развела, того и гляди, горючими слезами заплачешь.

В словах Семена Катерина почувствовала тепло; они тронули ее.

– А ты опять с белой кошкой? Новую, что ли, завела?

– Пришлось. Прошлой осенью Гришка со злобы мою персидскую соколам кинул.

– Дуроплясничает с жиру... Прости меня, Катерина. Вон гостья ко мне идет!

Катерина увидела на улице светловолосую девушку.

– Кто это к тебе?

– Боярышня, Анна Муравина.

Семен встретил Анну перед домом, вместе поднялись они на крыльцо.

– Вот, Аннушка, погляди на нашу Катерину Алексеевну, про которую не раз тебе сказывал. Погляди и ты, Катерина, боярышню. Дала обещание замуж за меня пойти.

Катерина поняла все еще до того, как слово было сказано, и все-таки не сдержалась, опустила руки. Кошка упала на пол и жалобно мяукнула. Катерина посмотрела на Анну испытующе и враждебно, потом постаралась улыбнуться...

– Вот, Семен, говорила я тебе: и по твою душу девичья любовь придет!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1