Сказание о страннике

Хрефна была обширной лесистой областью на северо-востоке Пендониума. Дальше прочих удаленная от столицы Имла-Элигиада (не по расстоянию, по влиянию), Хрефна считалась глухим и неуправляемым краем, и вообще-то пеладаны там не селились. Уже много лет эта местность служила прибежищем отщепенцам, ворам, разочаровавшимся бывшим пеладанам, мирившимся с опасной близостью дракусов из соседнего Божгода. Для верховного правителя Имла-Элигиада Годвина Морокара Хрефна была чем-то вроде выгребной ямы, которая к тому же служила самоуправляемой буферной зоной между столицей и Божгодом. Другими словами, чем меньше придется иметь с ней дело, тем лучше.

Но если Болдх и лелеял надежду смягчить сердца разбойников, назвавшись хрефнийцем, вскоре он понял, что затея провалилась. Его мучитель выкрикнул: «Врешь!» — и ударил пленника.

Слепящая боль заволокла сознание, ноги подогнулись. На несколько секунд мир поблек. Вскоре зрение вернулось, однако перед глазами все плыло: странника выворачивало, он с трудом ловил ртом воздух. Сквозь пелену Болдх увидел собственные пальцы — и заметил, как сильно они дрожат. Губы горели, левая половина лица онемела. Потом что-то тихонько зашкворчало, и в нос ударил запах горелой кожи.

«О боги! — подумал Болдх, борясь с головокружением и тошнотой. — Это ещё что за мерзость?!»

Поднеся губы к самому уху жертвы, мучитель проворковал:

— Я пока легонько. — Осклабившись, он потряс оружие перед носом у Болдха, и тот понял, что ему не лгут. Это был тяжелый чугунный митр, похожий на булаву с шипастым шаром на конце — но старинный, филигранной работы. Подобно посоху волшебника, митр излучал опасность и силу.

Разбойник продолжил:

— Соври ещё раз, и я ударю посильнее, так что кожа до кости сварится. Не из леса ты: говоришь как человек с запада или южанин из Артурана. Вот познакомишься с Эглдавком — узнаешь, как звучит хрефнийский акцент.

Он жестом велел, чтобы Болдха отпустили, и тот рухнул на землю. Прижатый наставленными на него колющими, режущими и рубящими предметами, странник уткнулся горящим лицом в прохладную, мягкую траву, ощутил ее свежесть, ее живительную силу, с упоением вдохнул этот терпкий запах и зарылся поглубже.

Затем его резко дернули вверх и поставили на ноги. Болдх осмотрелся. Следующие несколько секунд он оценивал свои шансы.

Истязатель с митром наверняка был тут главным. Бывалый мерзавец. От него так и веяло смертью. Она глядела из его глазниц, читалась в морщинах и шрамах на грубом лице и даже в развязных манерах. Казалось, он голыми руками насмерть порвал немало молящих о пощаде жертв — так, забавы ради.

Но ещё большие опасения внушали одеяние и надменная манера держаться этого изверга: в них явственно читалось что-то ритуальное, почти религиозное. Возможно, тому виной был кхис, который — теперь Болдх видел — висел в ножнах на поясе садиста; ольхорианский жертвенный кинжал с его волнистым лезвием ни с чем не спутаешь. А вдруг эти головорезы поклоняются Ольхору? От одной этой мысли Болдха чуть не стошнило. Если так, его ожидает жуткая смерть.

Он рассматривал одежду разбойника в поисках какого-нибудь знака или символа Владыки Зла. На плечах бандит носил темно-синий плащ, а под ним — кожаный пурпурный дублет с блестящими металлическими чешуйками. Ни знака, ни эмблемы Ольхора. Но когда бандит повернулся, чтобы что-то сказать тассу, Болдх заметил три символа, вышитых сзади на плаще. Он пригляделся и с изумлением обнаружил, что это не оккультные знаки ольхориан, а руны торок!

Мёртвая голова Ольхора, руна Эрсы и Факел

Куны. Вместе.

Что бы это значило?

И что этот большой человек делает среди нелюдей? Почему выбрал такую звериную, дикую компанию? Извращение какое-то.

Делая вид, что потупил взгляд, как бы в знак почтения, Болдх сумел бегло осмотреть разбойников, тайком изучив каждого из них. Он так дрожал, что едва мог стоять, от ужаса все внутренности взбунтовались и подкатывали к горлу. Но Болдх прекрасно понимал, что у него не будет ни единого шанса спастись, пока он не узнает (или хотя бы не оценит) своего врага. Он заставил себя собраться.

Тасс был по крайней мере на фут выше, чем кузнец из Мист-Хэкеля — и намного крупнее. Огромные доспехи едва вмещали тело великана, а на маленькой голове крепко сидел шлем, похожий на чашу для медовухи. В одной руке тасс держал бхудж, внушительных размеров мясницкий топор из зазубренного, почерневшего железа, в другой — сжимал булаву пяти футов длиной, которую человеку не под силу было бы поднять и двумя руками. По правде говоря, выглядел тасс непобедимым и смахивал на джатула — огненного великана, кузнеца из преисподней. Он недвижимо стоял и смотрел на Болдха; его лицо, не обремененное мыслью, ничего не выражало.