Сказание об аде и рае, или Расторжение брака

– Конечно, нет! – сказала она и улыбнулась так, что я удивился, почему Призраки не пляшут от радости. – У меня есть всё. Я полна , а не пуста. Я сильна, а не слаба. Посмотри сам! Теперь мы не нужны друг другу, и сможем любить по-настоящему.

– Я ей не нужен!.. – говорил Актер неизвестно кому. – Не нужен!.. Да, лучше бы мне видеть ее мертвой у моих ног, чем слышать такое!

– Фрэнк! – закричала Прекрасная Женщина. – Фрэнк! Взгляни на меня! Я тебя ждала, а не его. Послушай, что он говорит! – и она засмеялась.

Подобие жалкой улыбки проступило на лице Карлика. Он взглянул на нее; и, как он не боролся, стал немного повыше.

– Да ты же видел меня мертвой! – продолжала она. – Не у ног, конечно, а в кровати... Больница у нас была хорошая, старшая сестра не дала бы нам валяться на полу. И как смешно, что этот твой манекен говорит здесь о смерти!

Карлик изо всех сил противился радости. Когда-то, очень давно, у него бывали, наверное, проблески юмора и разума. И сейчас под ее веселым и нежным взглядом он понял на миг, как нелеп Актер. Он понял, чему она смеется, – ведь и он знал когда-то, что никто не смеется друг над другом больше, чем влюбленные. Но он боялся. Не такой встречи он ждал, и не хотел принимать чужие условия игры. Он снова дернул за цепочку и Актер заговорил:

– Ты смеешь над этим смеяться! – вознегодовал он. – Мне не смешно! Вот оно, мое вознаграждение. Что ж... Оно и лучше, что тебе нет до меня дела. Иначе бы ты извелась, вспоминая, что вытолкало меня в ад. Что-о? Ты думаешь, после всего я здесь останусь? Нет уж, я понимаю, что я лишний. «Не нужен», вот как она сказала...

Карлик больше не говорил; но Прекрасная Женщина обратилась к нему:

– Я тебя не выгоняю, ты не понял! Здесь так хорошо. Все тебе рады. Останься! – Но Карлик уменьшался на глазах.

– Да, – отвечал Актер, – а на каких условиях? Собака и та бы отказалась. Я еще не потерял достоинства. Для тебя – что я есть, что меня нет. Тебе безразлично, что я вернусь в холод, во мглу, на пустынные улицы...

– Фрэнк, не надо! – прервала она. – Зачем нам с тобой так говорить!

Карлик был теперь так мал, что ей пришлось опуститься на колени. Актер же кинулся на ее реплику, как собака на кость.

– Как же! – вскричал он. – Ей больно это слушать! Вечная история!.. Ее надо оберегать. Она не терпит грубой правды. Это она-то, она, которой я не нужен! Ей бы только не огорчаться. Только бы не потревожить ее драгоценного покоя! Да, вот моя награда...

Она низко склонилась к Карлику. Он был теперь ростом с котенка, и висел на цепочке.

– Я не то хотела сказать, – говорила она. – Я хотела сказать: не играй ты так, не декламируй. Зачем это? Он убивает тебя. Выпусти цепочку. Еще не поздно.

– Не играть? – взревел Актер. – Что ты имеешь в виду?

Я не мог уже различить Карлика (он как бы слился с цепью) и не знал, к кому обращается Женщина – к Актеру или к нему.

– Скорей!.. – торопила она. – Еще не поздно! Перестань!

– А что я такое делаю?

– Ты играешь на жалости. Мы все грешили этим на земле. Жалость – великое благо, но ее можно неверно использовать. Понимаешь, вроде шантажа. Те, кто выбрал несчастье, не дают другим радоваться. Я ведь знаю теперь! Ты и в детстве так делал. Чем просить прощения, ты шел поплакать на чердак... Ты знал, что кто-нибудь из сестер скажет рано или поздно: «Не могу, он там плачет...» Ты шантажировал их, играл на жалости, и они сдавались. А потом, со мной... Ну, ничего, это не важно, ты только сейчас перестань.

– И это всё, – сказал Актер, – что ты обо мне поняла за долгие годы?

Что стало с Карликом, я не знаю. То ли он полз по цепи, как муха, то ли всосался в нее.

– Фрэнк, послушай меня, – сказала Женщина. – Подумай немного. Разве радость так и должна оставаться беззащитной перед теми, кто лучше будет страдать, чем поступится своей волей? Ты ведь страдал, теперь я знаю. Ты и довел себя этим. Но сейчас ты уже не можешь заразить своими страданиями. Наш здешний свет способен поглотить всю тьму, а тьма твоя не обнимет здешнего света. Не надо, перестань, иди к нам! Неужели ты думал, что любовь и радость вечно будут зависеть от мрака и жалоб? Неужели ты не знал, что сильны именно радость и любовь?

– Любовь? – повторил Актер. – Ты смеешь произносить это священное слово?

Он подобрал цепочку, болтающуюся на его ошейнике, и куда-то ее сунул. Кажется, он ее проглотил. Только тут Прекрасная Женщина прямо взглянула на него.

– Где Фрэнк? – спросила она. – Кто вы такой? Я вас не знаю. Вы лучше уйдите. А хотите – останьтесь. Я пошла бы с вами в ад, если бы могла, и если это вам помогло бы, но вы не можете вложить ад в мое сердце.

– Ты меня не любишь, – тонким голосом проговорил Актер. Его почти не было видно.

– Я не могу любить ложь, – сказала она, – я не могу любить то, чего нет.

Он не ответил. Исчез. Она стояла одна, и только серенькая птичка прыгала у ее ног, приминая легкими лапками траву, которую я не мог бы согнуть.

Наконец, она двинулась в путь, а светлые духи поджидали ее и пели так: