Лодермульх рассмеялся. Повернувшись, провост совершил атлетический прыжок и приземлился на выступе ближайшей опоры плотины. Проворно взобравшись на парапет, он выхватил шпагу из ножен и приставил ее наконечник к горлу смотрителя: «Мы все тут грешники, в том числе ты! Кто ты такой, чтобы предъявлять нам нелепые условия? Опусти цепь – или я проткну тебе глотку!»
Отшельник поднял руки и развел их в стороны: «Мое условие выполнено – ты, Лодермульх, продемонстрировал свою добродетель. Можете плыть дальше! Кроме того, так как ты воспользовался шпагой, чтобы защитить свою честь, я наделяю тебя волшебной мазью – будучи нанесена на лезвие клинка, она позволит тебе резать камень и сталь, как масло! Так что плывите дальше, пилигримы, и да принесет вам пользу ритуал очищения!»
Приняв мазь, протянутую отшельником, Лодермульх вернулся на плот. Смотритель опустил цепь, и плот беспрепятственно проскользнул по протоке.
Гарстанг подошел к Лодермульху, чтобы высказать сдержанное одобрение. Тем не менее, он предостерег провоста: «В данном случае импульсивное – по сути дела, недисциплинированное – поведение послужило всем на пользу. Впредь, однако, в сходных обстоятельствах вам не помешало бы предварительно советоваться с товарищами, накопившими полезный опыт житейской мудрости – со мной, с Казмайром, с Войнодом или с Субукьюлем».
Лодермульх безразлично хмыкнул: «Как вам угодно – постольку, поскольку связанная с такими консультациями задержка не причинит мне никаких неудобств». Гарстангу пришлось удовлетвориться этой сомнительной уступкой.
Другие паломники поглядывали на Лодермульха с неприязнью и старались держаться от него подальше, в связи с чем провост снова уселся в одиночестве в передней части плота.
Наступил вечер, Солнце постепенно зашло, и над рекой сгустился мрак. Когда снова наступило утро, оказалось, что Лодермульх пропал.
Этот факт вызвал всеобщее замешательство. Гарстанг расспрашивал спутников, но никто не смог как-либо объяснить таинственное исчезновение желтобородого провоста, и по поводу возможной причины его пропажи высказывались самые противоречивые предположения.
Странным образом, однако, отсутствие непопулярного Лодермульха не способствовало восстановлению первоначальной товарищеской и жизнерадостной атмосферы в отряде пилигримов. В дальнейшем каждый из паломников хранил угрюмое молчание, бросая по сторонам подозрительные взгляды; никто больше ни во что не играл, философские дебаты прекратились. и даже объявление Гарстанга о том, что до Эрзе-Дамата осталось не больше дня плавания, не было встречено с заметным энтузиазмом.
3. Эрзе-Дамат
В последний вечер на плоту между паломниками возобновилось какое-то подобие дружелюбия. Толкователь Витц пропел несколько вокальных упражнений, а Кугель продемонстрировал танец вприсядку, типичный для рыбаков-омароловов из Кочика, где он провел молодость. Чтобы не остаться в долгу, Войнод выполнил несколько простых превращений, после чего показал окружающим маленькое серебряное кольцо и подозвал Гакста: «Прикоснись к этому кольцу языком, приложи его ко лбу, а потом посмотри сквозь него».
«Я вижу процессию! – воскликнул Гакст, глядя в кольцо. – Мимо маршируют сотни, тысячи мужчин и женщин. Впереди идут мои родители, за ними – их родители. Но кто все остальные?»
«Твои предки, – объяснил кудесник, – каждый в самом привычном для него наряде – вплоть до человекообразного гомункулуса, от которого все мы происходим». Войнод забрал кольцо и вынул из поясной сумки тусклый сине-зеленый самоцвет.
«Теперь смотрите: я бросаю этот камень в воды Скамандера! – Кудесник подбросил самоцвет так, чтобы он, мелькнув дугой в воздухе, упал в реку и скрылся в ее темных глубинах. – А теперь мне достаточно протянуть руку, раскрыв ладонь, и камень вернется ко мне!» Действительно, собравшиеся вокруг паломники увидели, как блеснула в зареве костра взлетевшая из реки искорка, и камень опустился на ладонь Войнода.