И правильно — потому что оно, это будущее, все равно наступило и оказалось вовсе не таким, каким должно было быть. На смену однообразному, но такому приятному счастью пришло разнообразное и совсем ненужное мне несчастье…
Глава 2
…Я только смотрю на него и благодарю Бога, что он жив, что он здесь, со мной. Я уже знала, что случилось, хотя он и не сказал, и все десять дней, что его не было, была в жутком напряжении. Ну не десять — семь, потому что позвонил он в последний раз, когда уже три дня находился в Нью-Йорке, и я сразу после его звонка разыскала “Нью-Йорк таймс” и наткнулась на кричащий с первой полосы заголовок, вопрошающий: “Русская мафия наносит новый удар?” И Яшина фотография рядом, и снимок издырявленного белого “Линкольна”, и еще трупы, трупы, трупы…
— Почему? — вот и все, что могу сказать, зная, что это глупый вопрос, но и молчать нет сил.
Я слушаю заново весь рассказ: как на третий день после прилета Юджина в Нью-Йорк они сидели в ресторане на Брайтоне, в хорошем, дорогом русском ресторане, он, Яша и Яшина жена Соня, с которой мы давным-давно, еще во время нашего с тобой визита в Нью-Йорк, провели несколько часов в постели. Яша жену с собой взял специально, чтобы успокоить ее, показать, что все нормально, но относительно ситуации были уже сомнения. Впрочем, повода для серьезных опасений еще не было. Вышли через несколько часов, и Яша веселый был и расслабленный, успокоенный присутствием Корейца и тем, что завтра прилетает Леший. Затем он начал прощаться, говоря, чтобы Кореец в гостиницу ехал, что завтра они встретятся утром в офисе и поедут в аэропорт. Чего, мол, волноваться, может, повода вовсе и нет, может, все случайность — а даже если повод и есть, все равно рано еще напрягаться. Тем более что водитель вооружен и оба охранника тоже, хотя и это излишняя предосторожность.
Я слушаю и представляю себе все это отчетливо, словно все перед моими глазами проходит в замедленной съемке, и вспоминаю твой рассказ о том, что Кореец — как зверь, что какие-то первобытные инстинкты в нем есть, которые его заранее об опасности предупреждают. И что жизнь тебе не раз доказывала: если Кореец говорит, что делать чего-то не следует, то лучше этого не делать, потому что тот, кто его не слушал, попадал в очень неприятные передряги. Вспоминаю и удивляюсь тому, что этот холеный и модный деятель шоу-бизнеса давно уже ни капли не похож на того вечно матерящегося беспредельщина в спортивном костюме, изредка и неохотно сменяемом на цивильную одежду, — а первобытные, звериные инстинкты в нем остались. Недаром мне казалось всегда, что, несмотря на нашу спокойную, безмятежную жизнь и все произошедшие с ним метаморфозы, под вальяжностью его и внешней расслабленностью скрывается ежесекундная готовность к любому действию, что где-то глубоко в его ленивых глазах видны злоба и агрессивность, которые будут жить в нем всегда и прячутся лишь до того момента, пока не придет время им показаться.
Я вполне естественно воспринимаю продолжение рассказа — про то, как попрощались, но Юджин все же решил поехать следом. Просто так, ни о чем не подозревая, говорит, почему-то захотелось, что-то подсказало, что стоит, да и дел никаких других не было, а дорога от Яшиного дома до гостиницы ему хорошо знакома, так что можно не бояться заплутать в не слишком хорошо знакомом гигантском городе. Он поехал следом во взятом напрокат джипе — Яша настаивал на своей машине с водителем, но Кореец, ненавидящий, когда кто-то его возит, сделал по-своему. Хотя и побаивался немного, что может полиция тормознуть, а у него зарегистрированный на Яшу пистолет в джипе — с Яшей вместе не было бы ничего, а без него забрали бы наверняка, хотя Яша бы потом все уладил, не последний все же человек в городе Желтого Дьявола. А пистолет у Яши он потребовал сразу по прилете — решил, что так будет лучше. Яша, естественно, внял, как всегда внимал словам Юджина.
Кореец ехал за ними и уже хотел по дороге со своего мобильного набрать им на трубку, на случай, если Яша скрывает волнение, а на самом деле волнуется. Но не стал этого делать и специально отстал немного, чтобы не засек его водитель или кто-то из двух охранников, обязанных по долгу службы смотреть назад.
— Пидоры! — добавляет коротко, по-русски конечно, потому что он и говорит по-русски. И я не возражаю, не до этого, и даже не замечаю, что нельзя плохо говорить о покойных. — Прощелкали, пидоры!