Скажите Жофике

– Детей знать надо, – и голос его вдруг охрип от волнения. – Девочка давно поняла, что бедняга-отец ее – он при мне помер – ничего через меня ей не передал, и все-таки ходила и ходила ко мне. Признаюсь, я лишь гонял ее взад-вперед, слова хорошего не сказал. Побил даже однажды, думал – поделом, а она, сердечная, и после того не перестала ходить, ухаживает за мной, хотя денег больше не получает. Это я все к тому говорю, что если какой-нибудь там бездельник оговорил ее, не следует принимать все за чистую монету. В особенности же Халлеру не стоит доверять, непутевый он человек. Жофи – вот она порядочная. Уж коли я даю за нее свою старую голову на отсечение, то, стало быть, и вы, учительница, можете сделать то же самое.

"Эх, старый Понграц, старый Понграц, как затряслась вдруг твоя голова, твоя седая голова, которую ты готов дать на отсечение за Жофику! Интересно, что бы ты сделал, подойди я сейчас к тебе и поцелуй твою старую жилистую руку? Закричал бы, конечно, на меня, как на Жофи?"

– Девочка запуталась в очень серьезном деле, – заметила Марта сдержанно, – но мы все уладим.

– В таком случае не помешает вам и нас послушать.

Неплохая идея. Марта сняла чехол со своей пишущей машинки и вложила в нее лист бумаги. Для Понграца было новинкой диктовать на машинку, тем не менее он складно и толково вновь повторил все сказанное. Подписавшись на листе, он вдруг снова помрачнел – продиктованное показалось ему недостаточно убедительным. Нет, этого мало, он должен быть лично в совете. Надо бы и Андраша Киша привести. Несправедливо нападать на ребенка. Кто, как не они, ее друзья, смогут объяснить, что и как было?

– Ну что ж, приходите, – сказала Марта Сабо. Она на минуту представила Юдит, Калмана и дядю Пишту спорящими между собой. Ей вдруг стало смешно и даже немножко страшно. – И каменщика приводите. Пригласите всех, кто, по вашему мнению, может помочь девочке.

И ведь так-таки не сказала толком, в чем обвиняется недотепа. Все мудрит эта учительница, видите ли, служебная тайна. Черт бы побрал тех, кто их выдумал! Виданное ли дело, что он, лицо официальное, мог не знать, что происходит на месте его работы? Ладно еще, Андрашу Кишу прийти разрешила, хоть не зря он хлопочет. Никак, она собирается провожать его? Только этого не хватало. Не невеста же он, чтобы она рядом с ним шафером ходила. Сам доберется потихонечку.

Вспомнить бы, который тут дом со скрипучими воротами. Не то седьмой, не то девятый. Там еще та кошка драная стояла с типом в рубашке с короткими рукавами. Пожалуй, то был девятый номер. Это там ворота пищат, как котята некормленые. Ничего себе привратница, капли масла жалеет. И что за грязнуля! Стоит и прямо на улице жует яблоко, а кожуру выплевывает на решетку канализации. И еще глаза на него пялит, будто он шарманщик на ярмарке. На ногу уставилась – ну что ж, смотри, коли охота.

Стало быть, Дора Гергей здесь живет, в девятом номере. Дворничиха говорит, что Дора одна – госпожа Вадас уехала. Ну, это он и без нее знает…

Дора долгое время не отзывалась на звонок, потом все-таки выглянула. Когда же увидела, кто стоит в дверях, зарделась до самых корней волос. Глаза, рот, даже нос – все у нее заулыбалось. "Она мне рада", – вздрогнул Понграц и так смутился, что не мог произнести ни слова.

– Собирайся-ка да пойдем со мной, нечего тут тебе одной сидеть, – сказал он немного погодя.

Если только она не послушается, он даст ей подзатыльник и бросит одну – пусть себе кукует на здоровье. Гляди-ка, и не думает перечить, засуетилась, захлопала дверьми и вот уже выскочила из квартиры со своим рюкзаком. Понакидала в него всего, что под руку попало. С одного боку мешок горбатый: конечно, она не забыла положить и своего зайчишку, ну так и есть, вон нога виднеется сквозь дырку. И сразу же, как полагается, ладошку протянула ему. Ну, ее-то он возьмет за руку, потому что Дора не собирается, видно, его поддерживать да водить через дорогу, как Марта Сабо. Просто хочет, чтобы он вел ее за собой. Ишь, в волосах уже другая лента. А улыбается-то как, он даже и не думал, что она умеет так улыбаться. Только пускай-ка лучше отложит свои улыбки на потом: сейчас у них много дела, сейчас не до улыбок. Вот сядут ужинать, поговорят обо всем подробно – тогда и улыбайся себе сколько душе угодно.

Еще немного, и они пересекут дорогу, дойдут до фонтана. Там на скамейке он и растолкует ей, что к чему.

– Пойдешь на улицу Салаг, поняла?

И что она такие испуганные рожи корчит? Дождется, что он ей покажет, где раки зимуют.