Сказка

Единственная дверь в доме, которая не вела ни на заднее, ни на переднее крыльцо, была низкой, как раз для Доры. После того, как она убрала остатки нашего скромного ужина (прогнав меня, когда я попытался помочь), она вышла в эту дверь и вернулась через пять минут в ночной рубашке, доходившей до босых ног, и с косынкой на остатках волос. Кроссовки были у нее в руке, и она бережно — благоговейно — положила их на полку в изголовье кровати. Там было что-то еще, и когда я попросил посмотреть поближе, она протянула мне это, отдавая в чужие руки с явной неохотой. Это была маленькая фотография в рамке, на которой мистер Боудич держал щенка, который явно был Радар. Дора прижала ее к груди, нежно погладила и положила обратно рядом с кроссовками.

Она указала на маленькую дверь, потом на меня. Я взял свою зубную щетку и кое-как протиснулся в дверь. Я видел не так уж много сельских уборных, разве что в книгах и старых фильмах, но догадался, что даже если бы повидал их достаточно, эта была бы самой аккуратной. Там были жестяной таз с чистой водой и унитаз, закрытый деревянной крышкой. В настенной вазе стояли маки, источавшие сладкий запах вишни. Не было никакого запаха человеческих отходов. Никаких.

Я вымыл руки и лицо и вытерся маленьким полотенцем, на которое было нашито еще больше бабочек. Потом как следует вычистил зубы. Я пробыл в уборной не больше пяти минут, может быть, и меньше, но когда я вышел, Дора уже крепко спала в своей маленькой кроватке, и Радар рядом с ней.

Я лежал на своей собственной импровизированной кровати, которая состояла из нескольких толстых одеял и еще одного, аккуратно сложенного сверху, чтобы укрываться. Оно было мне не нужно, потому что угли в камине все еще давали хороший жар. Созерцание того, как они то вспыхивали, то гасли, завораживало. Волки в отсутствие лунного света вели себя тихо, но ночной ветер залетал в окно, издавая порой стонущие звуки, и я не мог не думать о том, как далеко я от своего мира. Я мог бы снова добраться до него, пройдя всего лишь небольшой подъем на холм, милю по подземному коридору и сто восемьдесят пять спиральных ступеней к верху колодца, но все равно он казался неизмеримо далеким. Это была другая земля. Это был Эмпис, где по небу мчались не одна, а две луны. Я вспомнил обложку той книги, на которой была изображена воронка, заполняющаяся звездами.

«Не звезды, — подумал я. — Сказки. Бесконечное количество историй, которые вливаются в воронку и приходят в наш мир, почти не изменившись

».

Потом я подумал о миссис Уилкоксен, моей учительнице в третьем классе, которая каждый день заканчивала словами: «Чему мы сегодня научились, мальчики и девочки?» Чему я научился? Что это был мир магии, действующей как проклятие. Что люди, которые здесь жили, страдали какой-то прогрессирующей болезнью. Мне показалось, теперь я понял, почему на вывеске Доры — той, которую написал для нее мистер Боудич, — стишок про туфли был только на стороне, обращенной к заброшенному городу. Потому, что люди приходили только с той стороны. Сколько их было, я не знал, но пустая сторона таблички указывала на то, что возвращались немногие, а может и вообще никто. Если предположить, что скрытое облаками пятно солнца садилось на западе, то молодые мужчина и женщина, которых я встретил (плюс все остальные участники программы обмена обувью, которую вели Дора и ее брат), пришли с севера. Эвакуировались

, говоря точнее. Было ли это насланное кем-то проклятие или, может быть, какая-то радиация, исходящая из города? Я не владел никакой информацией, чтобы знать это наверняка, но все равно это была неприятная мысль, потому что именно в ту сторону я планировал отправиться с Радар. Начнет ли моя кожа становиться серой? Изменится ли мой голос, превратившись в итоге в рычание Доры и Лииной фрейлины? С кожей и голосом мистера Боудича не случилось ничего плохого, но, возможно, эта часть Эмписа была в порядке или хотя бы в относительном порядке, когда он был здесь в последний раз.

Может быть, так, а может, иначе. Я предполагал, что если начну замечать изменения в себе, то всегда успею развернуться и сбежать.

Помоги ей.

Это прошептала мне серая женщина. Я думал, что знаю способ помочь Радар, но как я должен был помочь принцессе без рта? Конечно, в сказке принц нашел бы способ сделать это. Вероятно, это было бы что-то невероятное — например, слезы Рапунцель, как оказалось, были лекарством, восстанавливающим зрение, — но желаемое читателями, которые хотели счастливого конца, даже если рассказчику пришлось бы вытаскивать его из шляпы. Но я все равно был не принцем, а просто старшеклассником, который нашел путь в какую-то другую реальность, и у меня не было никаких идей.