Сказка моей жизни

Итак, благодаря «Импровизатору» я завоевал себе прочное и почетное место в числе других писателей. Юмор мой вновь расправил крылья, и спустя несколько месяцев после выхода в свет «Импровизатора» я издал первый выпуск моих сказок. Но не подумайте, что они сейчас же завоевали себе успех. Люди, говорившие, что желают мне добра, сожалели, что я, подав недавно такие надежды своим романом, «опять впал в ребячество». «Литературный ежемесячник» так никогда и не удостаивал упомянуть о моих сказках, а «Даннора», в то время очень распространенный журнал, советовал мне не тратить времени на писание сказок. Меня упрекали также в отступлении от обычных форм этого рода творчества и рекомендовали мне изучить сначала известные образцы. Но, конечно, это было мне не по вкусу! – прибавлял критик. Ну вот я и перестал писать сказки и через некоторое время, в продолжение которого юмор мой не раз сменялся унынием, окончил роман «О. Т.».

Я испытывал непреодолимую потребность творить и полагал, что нашел самую подходящую для меня область творчества в романе, и через год после появления в свет «О. Т.» написал и издал третий свой роман, «Только скрипач». «О. Т.» понравился многим, особенно же Эрстеду, который отличался особенной чуткостью ко всему юмористическому. Он-то и посоветовал мне держаться этого рода творчества; у него в доме я встречал сочувствие и черпал радостную уверенность в своих силах.

«О. Т.» был переведен на немецкий язык, потом на шведский, голландский и английский. Перед выходом «О. Т.» в свет один из друзей моих, профессор университета, предложил мне свою помощь по части чтения корректуры. «Я-то опытный корректор, – сказал он мне, – и меня постоянно хвалят за тщательность и корректность моих собственных изданий! Ну, и рецензенты, критикуя вас, не будут, по крайней мере, развлекаться такими мелочами, как корректурные погрешности!» И вот он продержал корректуру всего романа, просматривая лист за листом; кроме него, их тщательно проверяли еще два сведущих лица. Книга вышла, и первая же рецензия в ней заканчивалась так: «И в этой книге мы встретились с обычными грамматическими небрежностями А.». – «Нет, это уж из рук вон! – сказал мой корректор-профессор. – Я положил на корректуру этой книги столько же трудов, сколько на корректуру своих собственных! К вам просто придираются!»

Роман стал известен в публике, и круг моих читателей все увеличивался, но газеты и журналы все еще не высказывали мне особенного поощрения. Критики как будто забыли, что мальчик с годами вырастает в мужа, что познания приобретаются не только обычным проторенным путем, и по-прежнему упирали на мои старые ошибки и промахи. Поэтому-то самыми строгими критиками моими оказывались зачастую люди, которые, пожалуй, вовсе и не заглядывали в мои последние произведения. Не все только были так честны и откровенны, как Гейберг, который на вопрос мой, читал ли он мои романы, ответил с улыбкой: «Я никогда не читаю толстых книг!»

Год спустя вышел, как уже сказано, роман «Только скрипач», вылившийся у меня под влиянием испытываемого мною духовного гнета. И этот роман свидетельствовал о том, что я сделал шаг вперед, лучше понимал и людей, и самого себя. Я уже отказался от мечты получить за свои труды воздаяние здесь, на земле, и утешал себя мыслью найти утешение и примирение в ином мире. Если «Импровизатор» явился настоящей импровизацией, то «Только скрипач» – произведением, глубоко прочувствованным и продуманным, почти пережитым. В нем я выразил свой душевный протест против людской несправедливости, глупости житейской прозы и гнета.

И этот роман пробил себе дорогу, но и тут ни одного слова поощрения или признательности! Критика милостиво изрекла только, что мною часто счастливо руководит инстинкт. Ко мне применяли выражение, которое вообще принято употреблять, говоря о животных, тогда как в области поэзии, среди людей, это свойство носит название «творческого гения». Все хорошее во мне продолжали топтать в грязь. Отдельные лица, правда, говорили мне, что со мною поступают уж чересчур грубо и несправедливо, но заступиться за меня в печати никто не думал.