Тихий свет мириад невидимых очень далёких отсюда свечей освещал крохотную залу. В зале спала тишина. Тишина спала в одинаковых маленьких кроватках, вдоль стеночки залы и надо было очень тревожно идти, чтоб не нарушить необыкновенный здешний покой. Алёша сделал первый шаг, третий, второй и понял, что дорога в тишине необычайно далека. Он не видел себя, лишь сиреневый свет, окружавший его, говорил ему, что он всё же находится здесь, ноги же лишь изматывались в неземном пронзительном щёкоте и почти не умели идти. Шаг за шагом давался с трудом, а впереди была только подрагивающая сиреневой дымкой даль. Алёша очень медленно обернулся назад, посмотреть. Посмотрел… Позади была даль. Неизмеримо далёкая даль, абсолютно такая же, как и впереди. Но до чего хорошо, до чего же тепло и спокойно здесь было идти!.. Рядом тихо спала тишина. В кроватках вдоль стеночек освещённых ничем. И здесь не надо было шуметь. Здесь невозможно было быть не в тишине…
Но повод для бытия, как всегда, нашёлся. Он висел на стене. Вверх тормашками. И изо всех сил делал вид, что он есть.
– Попугай!.. – ещё вполне приличным шёпотом представился персонаж, и Алёша увидел, что он стоит посреди узенькой комнаты-залы, такой же, как только что, только без бесконечности там, далеко, впереди…
Алёша улыбнулся тихо и посмотрел назад. Сзади тоже бесконечности не было, а была только маленькая дверка, через которую он вошёл в каких-то нескольких десятках малых шагов. Алёша посмотрел на жалобную птицу с топорщившимися от стены глазами, а это пёстрое чудо перевернулось в нормальное положение вверх головой и попросил умоляюще:
– Попуга-ай…
Он висел на серебряном, красиво блестевшем кольце, и не было решительно никакой возможности отказать в выполнении его жалобной просьбы!!. Только совершенно непонятно было, как и зачем можно его, такого хорошего, попугать!.. И Алёша спросил очень, очень, очень тихо:
– Как – попугать?…
– КАК РАДИЛ!!! – закричал попугай. – Каркадил!!! Кок-Ат-Дрил!!!!!!! – и показал зачем-то Алёше язык. Маленький и розовый. А потом сел на серебряном колечке виновато и испугано, и как бы совершенно ни при чём забормотал, поглядывая на Алёшу: – …л, л, л…
И, конечно же, всё испугал. Маленькие кроватки встревожились немедленно бело-розовыми одеялками, и из-под бело-розовых одеялок сразу же показались не менее бело-розовые ушки. Маленькие пушистые зайчатки высыпали в проход и сейчас же облепили Алёшу со всех сторон, а самый маленький прижался к нему и спросил:
– А правда вы самый настоящий большой крокодил?..
А на следующий день приехали все. Словно было не воскресенье ещё, а понедельник совсем. У каждого нашлись маленькие причины и дела провести выходной в родном пансионате, и Алёша понял, что это все просто далеко и сильно встревожились о нём, хоть сами этого может и не понимали до конца…
Весь этот день Алёша провёл на речке, и весь вечер беседовал с Чёрной курицей, который лишь один раз молвил своё суфийское «ко-к-ко-ко-о», в целом же вёл себя прилично и соглашался со всем. Только теперь его глаза неудержимо смеялись - то один, то другой. Он поворачивал их внимательно к Алёше, и Алёша начинал вдруг понимать совсем, что белая грудка Чёрной курицы чиста и красива ровно столько же, сколь и серебряное колечко… Алёша успокаивал Чёрного курицу, гладил по смоляным пёрышкам на затылке и пытался заглянуть ему в бусинки-бисеринки маленьких глаз. В глазах Чёрной курицы неудержимо прыгали и передразнивались две разных искорки, и уж их-то было ничем не унять. Ночью двери не было.
Совсем.
На следующий день был понедельник уже и почти весь день – занятия.
Вечером Алёша скорей. Он пошёл к Чёрной курице. Чёрный курица сидел вполне независимый в самом дальнем углу. Где никто. И Алёша еле нашёл.
– Как же так? – он спросил. – Там не было больше двери! Совсем!…
– «Ко-к-ко-ко-о»… – предупредил Чёрный курица.
– Понимаешь – совсем? – ничего не понял его вовсе Алёша.
– «Ко-к-ко-ко-о!»… – сказал Чёрный курица глазами к земле.
– Навсегда? – спросил Алёша.
– «Обернись», – он услышал очень глубоко внутри.
Алёша обернулся, позади шёл пансионатский повар с ножом. «А и вот ты где – беглянка наша тревожница! А мы её сколько шукам! Дело разве что?..».
Алёша как-то сразу тогда понял всё, и его не тревожили больше пустяки – «навсегда» или не «навсегда». Он схватил к себе Черного курица и взлетел на забор. А с забора он просто упал… Ударился и побежал. Прикрывая всем собой Чёрного курицу.
Долго ли коротко? У каждого сердца неостановимый запас в затаённой красивой глуби?
«Ко-к-ко-ко-о…», сказал Чёрный курица, и Алёша остановился, дыша иногда, а иногда и забывая о том…
Он был в лесу. Солнце последним краем поглядело ещё на мир и ушло, и лес стал тёмным сразу совсем. Сумерки стягивали горло собой, и хотелось кричать. Алёша понял, что заблудился нечаянно совсем и всё чего бы он только хотел – найти дорогу назад и чтобы Чернушку никто никогда не обижал.