Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе

– «Большой и добрый великан» – сказка жутковатая, одни гиганты-каннибалы чего стоят. Вы верите в то, что хорошая сказка должна быть пугающей или мрачной?

Стивен Спилберг: Во всех по-настоящему важных сказках герои преодолевают тьму и зло. Но чтобы их преодолеть, сначала надо с ними столкнуться! Помни об этом, иначе зритель не пойдет за тобой. Уолт Дисней всегда заводил своих персонажей в сердце тьмы, а потом спасал их. Наверное, поэтому я боялся его мультфильмов всю жизнь… До сих пор боюсь.

– Это чувствуется! Ведь «Большой и добрый великан», по сути, – «Белоснежка и семь великанов».

Стивен Спилберг(смеется): Точно, так и есть. Уверен, у Роальда Даля на уме было то же самое.

– Технологии развиваются, и вот вы уже можете себе позволить применить performance capture так, чтобы мы смогли увидеть на экране правдоподобного великана – но вместе с тем оценить способности прекрасного Марка Райлэнса, классического шекспировского актера.

Стивен Спилберг: Слепая вера – вот, что мне помогло; не в абстрактные технологии, а в способности конкретной студии Weta Digital Питера Джексона, которому я доверяю безоговорочно. Только они были способны вывести performance capture на новый уровень – и сделали это. Разумеется, я не сомневался и в Марке Райлэнсе. Нам безумно повезло: технологии не лишили его всех невероятных талантов, а будто усилили их, сделали еще выразительнее. Вы видите не только лицо, но душу персонажа. Она в глазах, в улыбке… Вы заметили, что великан становится похожим на Марка именно тогда, когда улыбается? Над улыбкой мы работали особо – каждая морщинка и складочка была важна. Это и позволило создать персонажа.

– Многие ваши картины – от «Инопланетянина» и «Индианы Джонса» до «Искусственного разума» и «Боевого коня» – говорят о герое, попадающем в чужой мир. Но теперь это человек, а мир принадлежит волшебным созданиям.

Стивен Спилберг: Да, «Большой и добрый великан» – противоположность «Инопланетянина», ведь Софи и есть инопланетянин, оказавшийся на чужой планете! Ей надо выжить среди великанов, пожирающих детей. Но и ее друг великан, попадая в Букингемский дворец, оказывается в том же положении постороннего. Так мы понимаем, как похожи друг на друга. Все зависит от ситуации: каждый может быть инопланетянином.

– А суть, видимо, в том, что содержание важнее формы? Об этом нам сигнализирует и тарабарский язык, на котором изъясняются великаны: вроде бы ерунда, но все понятно.

Стивен Спилберг:

Отличный вопрос, только это и не вопрос никакой. Именно это мы пытались сказать в «Большом и добром великане». Рад, что вы нас поняли.

– Личный, наверное, вопрос. Почему вы так одержимы вопросами размера и масштаба? Со времен «Дуэли» и «Челюстей».

Стивен Спилберг: Когда я был маленьким, меня преследовал один страшный сон. Лет с четырех, наверное. И до какого возраста? Да до сих пор, поверите ли. Я в лесу, за мной гонится гигантский медведь. Он такой большой, раз в десять больше меня! Вот-вот бросится и разорвет или раздавит. Внезапно появляются мои родители на машине и спасают меня: открывают заднюю дверь, я заскакиваю туда, они резко газуют. А я кричу папе: «Давай быстрее, он догоняет!» Медведь уже рядом, ведь чем сильнее мой отец жмет на газ, тем медленнее едет автомобиль. И тут медведь запрыгивает на крышу и рвет ее на куски. Я уже вижу его огромную пасть, она надвигается на меня… Тут я просыпаюсь. Этот сон рассказал мне больше о том мире, который я описываю своими фильмами, чем любой другой источник.

– Сон красноречивый. Но ведь вы сегодня и сами, как тот медведь или акула из «Челюстей» – самый большой зверь в американской киноиндустрии. Как себя чувствуете в этом качестве?