Такие первобытные былички обычно начинаются с описания мирной хозяйственной деятельности — человек выпалывает сорняки, ставит силки, преследует диких свиней, собирает лесные орехи. Далее обнаруживается, что кто-то раскрадывает плоды, дичь и т. п. (нечто, напоминающее мотив «волшебного вора» в евразийской сказке). В поисках таинственного расхитителя человек попадает в жилище духов, что большей частью оказывается для человека неблагоприятным: дух его калечит, пугает, убивает, сводит с ума, что в отдельных случаях мотивируется нарушением табу. Однако случается, что дух покажет человеку свое жилище, обычаи и обряды, одарит его магическими знаниями или предметами; бывает и так, что человеку удается перехитрить духа, убить его, прогнать или спастись от него бегством. Именно последние два варианта напоминают нам настоящую сказку. Как уже указывалось, рассказы о духах включают и характерный сюжет «дети у людоеда»: То Конокономлор или Татакула в фольклоре гунантуна завлекают детей, так же как То Лагулам — братьев, культурных героев. Сказания о культурных героях и рассказы о духах — как бы два полюса меланезийского фольклора, но между этими полюсами имеется ряд промежуточных звеньев (например, встречи культурных героев с духами-людоедами или получение безымянными персонажами от духов обрядовых масок).
В мифах о культурных героях и мифологических быличках жизнь люден в основном отражается как отношение людей к природе, которая в свою очередь мистифицирована в плоскости первобытнорелигиозных представлений. Значительное исключение представляют собой сказки, в которых отражается начинающийся распад родовой системы, с симпатией изображается жертва этого распада. Сочувствие к обездоленному содержится в популярных по всей Океании (имеются сходные сюжеты и у американских индейцев) сказках о покинутой племенем беременной женщине, которая рождает мальчиков, впоследствии мстящих за свою мать и убивающих чудовищ. Но в этих сказках главными героями являются не покинутая женщина, а ее дети. Подлинным воплощением социально обездоленного стал в меланезийском фольклоре образ сироты, не имеющего родичей или, еще чаще, обиженного соплеменниками, гонимого женами его дяди с материнской стороны. В Меланезии были очень сильны отношения авункулата, т. е. особая близость к дяде по матери, связанная с традициями материнского рода. Брат матери выступал покровителем юноши, вносил за него раковинные деньги при вступлении юноши в мужской союз и т. п., а в случае гибели обоих родителей брал с самого начала ребенка к себе и его адаптировал. Однако в условиях ослабления материнскородовых связей и вообще оттеснения рода малой семьей сирота практически мог оказаться в пренебрежении у семьи своего дяди и таким образом стать обездоленным. Сказка, рисуя эту ситуацию, полностью на стороне сироты, поскольку она исходит из родовой взаимопомощи как из нормы и идеала.
В сказках, распространенных на Новой Британии и о-вах Банкс, на помощь бедным сиротам, не имеющим родичей или находящимся в пренебрежении у семьи брата матери, приходят различные духи (покойный отец, таинственное женское существо Ро Сом, что буквально означает «деньги», пойманная сиротой рыба-дух, могущественный дух кайя, встреча с которым обычно губительна для человека). Эти духи берут на себя обязанности родителей или авункулуса, они не только кормят сироту, создают ему цветущую плантацию и мужской дом (гамал), но также устраивают продвижение сироты в мужском союзе (Сукве) до высших ступеней, вызывая стыд дяди, зависть его жен, удивление соплеменников. Рассматриваемый сюжет представляет исключительный интерес с точки зрения начинающегося процесса формирования волшебной сказки. В мифологических быличках помощь духов обусловливалась соблюдением табу, применением соответствующих магических приемов, родственными отношениями. Здесь же духи, если они и не имеют исконных родственных связей с сиротами, «адаптируют» (усыновляют) их только из жалости к ним, компенсируют их только потому, что они несправедливо обездолены. Подобные сказки о бедном сиротке (типологически однородные сюжеты имеются также у североамериканских индейцев и малых народов Севера) очень напоминают евразийские волшебные сказки о гонимых падчерице, младшем брате и т. п.; у малагасийцев (народа малайского происхождения на Мадагаскаре) имеются сказочные сюжеты, поразительно напоминающие меланезийские сказки о сиротах, но в малагасийском фольклоре место сироты прочно занимает младший сын (фаралахи).