Солдат молод и, конечно, говорит о том, что внушают ему года, старик возражает, неохотно и, порою, сердито:
– Кто же любит в декабре? В это время уже родятся дети…
– Н-но! Если люди молоды – они не ждут…
– Нужно ждать…
– Ты ждал?
– Я, друг мой, не был солдатом, я работал, и всё, что человек должен испытать, – мною испытано в свои сроки…
– Не понимаю…
– Потом – поймешь…
Недалеко от берега в воде отражается голубой Сириус; если долго присматриваться к этому тусклому пятну на воде – рядом с ним становится виден пробковый буек, круглый, точно голова человека, и совершенно неподвижный.
– Отчего ты не спишь?
Старик распахнул потертый плащ, рыжий от старости, и ответил, покашливая:
– У нас поставлена сеть, видишь буй?
– А…
– Три дня тому назад сеть одной компании была сорвана и спутана…
– Дельфины?
– Зимой? Нет, конечно. Может быть, акула, тонна… кто знает?
Под ногою какого-то зверя маленький камень сорвался с горы, побежал, шелестя сухою травой, к морю и звонко разбил воду. Этот краткий шум хорошо принят молчаливой ночью и любовно выделен ею из своих глубин, точно она хотела надолго запомнить его.
Солдат тихонько напевает насмешливую песенку:
– Это не про меня сказано, – ворчливо отозвался старик.
– Хорошая песня, дядя Пашкале?
– Ты сам узнаешь это, когда тебе минет шестьдесят… Зачем спрашивать?
Долго оба молчали согласно с миром, онемевшим в ночи, потом старик, вынув трубку, постучал ею о камень, прислушался к сухим коротким звукам и сказал:
– Вы, мальчики, смеетесь хорошо, но не знаю, так ли хорошо вы умеете любить, как любили в старину…
– Ба! Знакомая песня… Любят всегда одинаково, я думаю…
– Ты думаешь! Надо знать. Вон, за горою, живет семья Сенцамане, – спроси у них историю деда Карло – это будет полезно для твоей жены.
– Что мне спрашивать незнакомых людей, если ты сам можешь рассказать эту историю…
Где-то невидимо летит ночная птица, – в воздухе трепещет особенный и странный звук – точно чем-то шерстяным торопливо отирают сухие камни.
Тьма на земле становится гуще, сырее, теплее, небо уходит выше, и всё ярче сверкают звезды в серебряном тумане Млечного Пути.
– В старину женщины ценились дороже…
– Будто? Не слыхал.
– Люди часто воевали…
– Вдов оставалось много…
– Постоянно – пираты, солдаты, и почти каждые пять лет в Неаполе новые правители,[51]
– женщин надо было держать под замком.– Это и теперь не плохо…
– Их воровали, точно кур…
– Хотя они больше похожи на лисиц…
Старик замолчал, зажег трубку, – в неподвижном воздухе повисло белое облако сладкого дыма. Вспыхивает огонь, освещая кривой темный нос и коротко остриженные усы под ним.
– Ну, что же далее? – сонно спросил солдат.
– Слушать надо молча…
В трепете Сириуса такое напряжение, точно гордая звезда хочет затмить блеск всех светил. Море осеяно золотой пылью, и это почти незаметное отражение небес немного оживляет черную, немую пустыню, сообщая ей переливчатый, призрачный блеск. Как будто из глубин морских смотрят в небо тысячи фосфорически сияющих глаз…
– Я слушаю, – нетерпеливо нарушил солдат обиженное, рыбье молчание рыбака, и не спеша, негромко, старик начал сплетать повествование о том, что все и всегда будут слушать внимательно.
– Лет сто тому назад, вон там на горе, где густые сосны, жили греки Экеллани, горбатый старик, колдун и контрабандист, а у него – сын Аристидо, охотник, – тогда на острове еще водились козы. В ту пору здесь самой богатой семьей были Гальярди, – теперь они носят прозвище деда – Сенцамане, – половина виноградников была в их руках, восемь подвалов имели они и более тысячи бочек. Тогда наше белое вино ценилось даже во Франции, где, как я слышал, ничего не умеют ценить, кроме вина. Эти французы все игроки и пьяницы, они проиграли в карты сатане даже голову короля своего…
Солдат тихонько засмеялся, и, отвечая его смеху, где-то близко всплеснула вода; оба молча насторожились, вытянув шеи к морю, а от берега кольцами уходила тихая рябь.
– Это – черния пробует наживу на крючках…
– Продолжай…
– Да… Гальярди. Их было трое братьев, – история говорит о среднем, Карлоне, как его назвали за огромный рост и потрясающий голос. Он выбрал себе для сердца бедную девушку Джулию, дочь кузнеца, очень умную девушку, – силачи ведь не бывают умными. Что-то мешало им жениться, и они томились, ожидая дня своей свадьбы, а сын грека – не дремал, ему тоже нравилась Джулия. Он долго старался о том, чтоб она полюбила его, но не имел успеха и решил опозорить девушку, рассчитав, что Карлоне Гальярди откажется от порочной и тогда ему легко будет взять ее. В то время было строже, чем теперь…
– Н-ну, и теперь…