Сказы о древних курганах

Очень похожий курган, но меньшего размера раскапывала тогда же близ села Тесь Минусинского округа финская археологическая экспедиция под руководством И. Р. Аспелипа. Д. А. Клеменц ездил на раскопки к финнам, чтобы лично убедиться в сходстве находок. «Новая страница в археологии Сибири готова развернуться перед нами», — таков был его вывод при сопоставлении обоих курганов. Его приезд оказался как нельзя кстати для растерявшихся иностранцев, которых тесинские крестьяне принуждали вновь закопать раскопанный курган, за что требовали значительную сумму денег. Д. А. Клеменц, хорошо знающий психологию крестьян, уладил дело. В Археологическую комиссию по поводу этого конфликта он писал: «Говоря по совести, раскопка Аспелина никаких неудобств для крестьян не представляет. Опа дала им заработок, такой, какой они не имели давно и долго. Домогательство крестьян вызвано было соображением — от чего не попробовать попользоваться на счет какого-то чудака-немца, не знавшего наших порядков, у которого должно быть денег много, но который старается тратить их возможно бережливо и торгуется ради всякой мелочи. Крестьянин никогда не решился бы предъявлять своих претензий, например, к золотопромышленнику, потому, что цель и смысл его работы совершенно понятен крестьянину. Золотопромышленник делает дело, а заезжий немец, по своей милости делает странности, поэтому отчего с пего не взять с последнего сотню рублей»^{28}

. Для самого Клемепца, «знавшего местные порядки», засыпка могил не была проблемой. По обычаю после окончания любых работ, наниматель должен поить рабочих водкой. За это угощение в виде любезности рабочие вместе с Клеменцем принимались закапывать кости, находя со своей стороны, что «хотя это и чудские, а все-таки человеческие кости и бросать их зря не годится»^{29}

.

Дмитрий Александрович постоянно подчеркивал, что он археолог-самоучка, чернорабочий. Однако раскопки он производил лучше других, давал точные описания всех этапов работы в отчетах, прикладывал к последним чертежи траншей и шурфов. Он чувствовал свою ответственность и не хотел быть временщиком в археологии. «Несмотря на весь соблазн Иркутска» и неловкость перед Г. Н. Потаниным, Клеменц отложил отъезд из Томска до окончания работ на Уйбатском кургане. «Потом ни Московские, ни Петербургские археологи, — писал он, — не простят меня, если не доставлю им в скором времени отчета, а тогда сломаются все надежды на дальнейшее продолжение работы»^{30}

. Выполнив полностью свои задачи, в 1892 г. Клеменц переехал в Иркутск, где открывались новые возможности «для научных знаний и выполнения принятых на себя обязательств перед учеными обществами…»^{31}

Посвятив себя археологии, Д. А. Клеменц с присущей ему энергией боролся против расхищения археологических древностей. И это не удивительно, ибо он был осведомлен, как продаются сибирские коллекции за границу, видел множество курганов, искалеченных не невежественными людьми, а имеющими претензию на образование, из любопытства, из желания добыть несколько редкостей; знал каким образом получают многочисленные кладоискатели дозволение на раскопку в Сибири. К нему самому однажды осенью пришел финский пастор с предложением раскопать несколько курганов, чтобы добытые вещи послать в Финляндию. Дмитрий Александрович откровенно высказал пастору, что подобные раскопки ничего не дают для науки, а наносят большой вред. «Пастор, вероятно, будет копать без меня, — с грустной иронией предположил ученый, — а памятники доисторических эпох будут растаскиваться по разным музеям и учреждениям и ни в одном достаточно полными не будут»^{32}. Годы продумывал Д. А. Клеменц «Проект об охране древностей против расхищения, о приведении в известность имеющихся памятников и коллекций». Незадолго до возвращения в Петербург он выслал этот план Н. М. Мартьянову для передачи Археологической комиссии. Судьба проекта не ясна. В делах Комиссии его пет. Между тем этот документ стоило бы изучать и ныне, ибо он явился «результатом 12-летней работы в Сибири, постоянных сношений личных, путем переписки и расспросов». Увлекшись археологией случайно и неожиданно, Д. Л. Клеменц был верен этому увлечению многие годы, из-за чего и остался жить в Сибири. «Срок моей ссылки давно истек, я имею право возвратиться в Россию, поступить на государственную службу, имею право быть избранным в члены ученого общества и остаюсь в Сибири добровольцем ради того только, что мне не хочется бросать начатые научные работы, не сведя их к каким-либо определенным результатам…, но…, если я отказался от скорого возвращения на родину, живу здесь в суровом непривычном для меня климате исключительно ради научных интересов, то надобно же мне но возможности полно удовлетворять этим стремлениям, чтобы не считать потерянным проведенное здесь время»^{33}.