Скелет из пробирки

В метро я села на скамеечку и вытащила из сумочки фотографию Бригитты. Конечно, не слишком хорошо красть архивные документы, но мне надо удостовериться, правда ли эта девушка дочь Фридриха Виттенхофа? Гюнтер упоминал в письме ее имя, но меня все же одолевают смутные сомнения. На снимке, вложенном в конверт Понтера, запечатлены девушки лет восемнадцати, с длинными белокурыми волосами, а на фото «с березкой» улыбается почти девочка, коротко стриженная, похожая на мальчика… Вдруг я все придумала? Немцы, несмотря на хваленую аккуратность и педантичность, могли допустить ошибку. Вписали Зайцевскую в список мертвых, а она жива! И на фото, которое я держу сейчас в руках, запечатлена юная полька, а не кровожадный немецкий подросток. Да и мужчина в костюме, словно снятом с чужого плеча, больше похож на полуграмотного крестьянина, чем на полковника, образованного человека, ищущего средство от рака… Вон как нелепо сидит на дядьке костюм, лицо у мужика грубое, словно топором высеченное, лоб низкий, глаза маленькие, прищуренные, уши оттопыренные…

Был только один способ узнать, кто запечатлен на снимке. Карточку надо показать кому-нибудь из заключенных Горн-гольца, оставшихся в живых, только где их найти?

– Здрассти, – раздалось за моей спиной. Я обернулась. Невысокая женщина лет пятидесяти с самой приветливой улыбкой повторила:

– Здрассти!

– Добрый день, мы знакомы? Что-то не припоминаю. Тетка заулыбалась еще шире.

– Вас вчера по телику показывали!

– Да? – удивилась я. – Неужели передача уже вышла?

– Ага, – кивнула женщина, – вчера, ну умора прям! Как вы брюки потеряли! Здорово! Теперь вот вся страна знает!

Выкрикнув последнюю фразу, она вскочила в поезд. Состав закрыл двери и исчез в тоннеле. Я осталась сидеть на скамейке с раскрытым ртом. Конечно, я очень хотела стать знаменитой, но нужна ли мне такая слава?

Домой я влетела около полудня и сразу наткнулась на Куприна, который чистил щеткой брюки.

– Привет! – я радостно кинулась к нему.

Олег, даже не посмотрев на меня, молча ушел в ванную. В полном недоумении я пошла за ним, но дверь оказалась плотно закрыта на задвижку. Я поскреблась в створку.

– Эй, пусти меня!

Но супруг не отзывался, он включил на полную мощь душ и упорно делал вид, что не слышит посторонних звуков. Разозлившись, я пнула дверь ногой и пошла на кухню. Томочка стояла возле плиты, держа в руках большую сковородку.

– Чего Олег такой злой? – поинтересовалась я, включая чайник.

Томочка удивленно взглянула на меня.

– Ты почему дома не ночевала?

– Ну.., э.., я работала.

– И где же, интересно? – донеслось из коридора.

– В архиве.

– Ври да не завирайся, – сказал Семен, входя на кухню, – по ночам все закрыто, народ в кроватках спит!

– Вот уж глупость! – всплеснула я руками. – Полно людей бодрствует после полуночи: сотрудники «Скорой помощи», пожарные, хлебопеки…

– Но ты не ездишь на машине с красным крестом, не тушишь огонь и не месишь тесто, – сердито ответил Семен.

Раздался скрип входной двери. Я ринулась в прихожую, увидела, что она пуста, бросилась на лестничную клетку и услышала шуршание. Лифт, закрыв дверцы, понесся вниз.

В самом ужасном настроении духа я вернулась домой и легла на кровать. Естественно, мы с Олегом и раньше ругались и спорили, один раз даже чуть не подрались. Дело было в посудном магазине, мы решили купить чайный сервиз, и Олегу, как на грех, понравился жуткий перламутровый монстр, украшенный картинами из жизни графов и графинь. Я дошла до неистовства, объясняя муженьку, что подобную красотищу поставить на стол стыдно. Олег же упорно твердил:

– Очень красивый, я всегда хотел такой.

В результате, поняв, что Куприн все равно купит произведение неизвестных ремесленников, я изо всей силы пнула супруга, а он схватил меня за локти, посадил на стул и прошипел:

– Не позорься!

Но самое интересное разыгралось потом. Куприн все-таки уступил мне, и домой мы вернулись с элегантным бело-синим набором из чешского фарфора. Когда все сели пить чай из новых чашек, Олег грустно сказал:

– Всю жизнь мечтал иметь «Мадонну». Витька Попов в Германии служил и привез сервиз себе еще в восьмидесятых.

– Так почему ты сейчас не купил? – удивилась Томочка. – Их же полно в магазинах, они никому теперь не нужны.

– Вилка запретила, – с самым несчастным видом ответил мой майор. – Сказала, ужасно неинтеллигентный вид!

Томочка с укоризной посмотрела на меня. Вечером у нас на кухне появился еще один комплект чайной посуды: шесть переливающихся перламутровой краской чашек с аляповатыми картинками: вельможа в камзоле держит под руку даму, одетую в необъятный кринолин. Самое интересное, что чешский бело-синий сервиз разбился в три месяца, а отвратительно яркие уродцы живут до сих пор.

И что теперь прикажете делать? Никогда раньше Олег не сердился на меня до такой степени, чтобы перестать разговаривать. Каким образом выпросить у него прощение? Ну не могу же я рассказать мужу о расследовании! Куприн мигом запрет меня дома!