Скелет в семейном альбоме

– Ешь! Что смог, то достал.

Арина жестом показала: «Дай чай».

– Чая нет. Надо было за столом кушать, а не ложкой узоры по тарелке выписывать. Воды могу из-под крана налить. Будешь воду пить?

В глубокой задумчивости Арина сжевала оба куска хлеба, выпила полный стакан воды. День для нее начинался более чем необычно.

Через час Валентина Павловна повела дочь в сосновый бор, а я остался в доме отдыха. К обеду мне стало скучно, и я пошел их искать.

– В беседке посмотри, – подсказал Касим. – Валя в это время белок кормит.

По лесной тропинке я быстро дошел до отдаленной беседки. Еще на подходе к ней я услышал веселый детский крик: «Иди сюда!»

«Боже мой, не Арина ли это кричит?» – подумал я и прибавил ходу.

Картина, открывшаяся мне, благостным елеем омыла мою душу: звонко, на весь лес, кричала моя родная дочь. Она заговорила! Наконец-то! Вот и настало время, которого мы так долго ждали!

В беседке Валентина Павловна читала книгу. Рядом с ней лежал мешочек с орешками. Моя дочь на коленях стояла на скамеечке в противоположном углу и стучала по поручню беседки кулачком:

– Бека, иди сюда!

Выдрессированные белки Валентина Павловны охотно играли с Ариной. Услышав ее стук, большая рыжая белка взобралась на противоположный край беседки, перебежала по поручню к Арине и аккуратно лапками взяла из ее рук орешек. Щелчок – и от угощения остались только скорлупки. Прыжок с беседки – и белки нет.

Арина, не замечая меня, проворно слезла с лавочки, подбежала к Журбиной, взяла из мешочка орех и заняла прежнюю позицию. Вновь стук по перилам беседки:

– Бека, иди сюда!

– Валентина Павловна, – в восхищении сказал я, – как вам это удалось?

Журбина закрыла книгу, достала сигареты, закурила. Я присел рядом с ней, отодвинул орехи в сторону.

– Андрюша, я еще за столом увидела, что девочка от возмущения вся негодует. Как же так, ее кашу отдали собаке, а саму девчонку оставили голодной! Ребенка переполняли чувства, и нужен был только один небольшой толчок, чтобы она заговорила.

– Папа, иди сюда! – позвала Арина.

– Классно! – ликуя всеми фибрами души, воскликнул я. – Первое слово не «мама», а «папа»! Это папа привез ребенка в лес белок кормить, а мама в городе осталась, личную жизнь налаживает.

С этого дня у Арины началась эпопея под названием «Иди сюда!». Говорила дочка много и непонятно, многие буквы проглатывала или коверкала, но призыв «иди сюда» у нее всегда получался отчетливо и громко. «Иди сюда» Арина использовала во всех случаях жизни.

– Рита, иди сюда! – вечером позвала она администраторшу.

– Сама подойдешь, не маленькая, – отозвалась девушка от стойки.

– Хлеб, иди сюда! – потребовала Арина за столом.

– Арина, у хлеба нет ножек, и он не может к тебе сам подойти, – нравоучительным тоном объяснила правила поведения за столом Журбина. – Надо сказать: дайте, пожалуйста, хлеб.

– Дай хлеб, иди сюда! – мгновенно отреагировала Арина.

У одного моего приятеля жил в клетке большой красивый попугай. Дружок мой уверял, что этот попугай умеет говорить. Сколько я ни прислушивался к его шипению, щебету и клекоту, ни одного слова не мог разобрать, а приятель просто млел от счастья:

– Ты слышал, он сказал: «Кеша хороший!» Молодец, Кеша, молодец!

С Ариной было примерно то же самое. Она выдавала длинные предложения, о смысле которых можно было только догадываться. Я дочку почти всегда понимал, остальные – не очень.

Еще Арину понимали с полуслова белки. Когда она стуком по перилам подзывала их, то на беседку запрыгивали обе белки и, усевшись на задние лапки, ждали, кого она позовет.

– Муся, это тебе. – Арина протягивала орешек, и белка Муся бежала к ней.

Вторую белку звали Бармалей. Дочь никак не могла выговорить это сложное имя, но стоило ей произнести набор условных звуков, как Бармалей первым бежал за угощением.

Освоившись в доме отдыха, Арина стала сама придумывать себе развлечения. По вечерам она садилась за стойкой администратора и выводила каракули в тетради – заполняла журнал регистрации постояльцев. У каждого человека, подходившего к стойке, Арина строго спрашивала: «Фамилия?» Потом шел длинный набор непонятных слов.

– Что она говорит? – спросил я у Риты.

– Сто второй номер, – пояснила администраторша. – Она всех отправляет в сто второй номер.

Пока Арина занималась своими делами, я проводил время в обществе Журбиной.

Очень давно, когда мне было пятнадцать лет, двоюродная сестра познакомила меня со своей подругой. Об этой девушке я не помню вообще ничего, кроме ее вопроса: «У тебя есть друг, с которым можно поговорить обо всем: о жизни, об учебе, о сексе?» После упоминания о сексе я почувствовал, как кончики моих ушей предательски покраснели. Не сказать, что я был таким уж стеснительным пареньком в то время, но мимоходом услышать от незнакомой девушки таинственно-запретное слово «секс» – это нонсенс. Тут невольно покраснеешь.