Скелет в шкафу

– Ну хоть что-то не знаешь, – ответила она с сарказмом. – А то прям говорящий попугай, а не профессор!

– Я не профессор, – ответил я, – хотя, конечно, доктор наук обычно и профессор. Ты вообще-то держись скромнее, женщина. А то вдруг и тут видеокамеры.

Она ответила шепотом:

– Что значит скромнее?

– Лежи на спине, – объяснил я, – раздвинув ноги. И все.

– Чего-чего? – протянула она. – А что можно?

– Стесняться, – объяснил я. – В советское время секса не было. Потому стесняться можно и нужно.

– Но что-то же было?

– Было совокупление, – сообщил я. – Был коитус, мужчина и женщина могли иметь стыд… это то же самое… еще копуляция, а то и вовсе копулирование…

– Как это то же самое?

– Эвфемизм, – пояснил я. – Это как ты говоришь гостям или хозяевам, что пошла помыть руки, а на самом деле отправилась срать. И хотя все понимают, что ты там срешь, пыхтя и выпучивая глаза, но никто в приличном обществе вслух такое не скажет, а при коммунистическом строе все были приличными, скромными и добропорядочными.

Она надулась, буркнула:

– Ты уверен, что везде просматривается и прослушивается?

– Нет, – ответил я, – но мы должны соблюдать конспирацию, не так ли?

– Тогда и тебе чего-то нельзя? – спросила она с надеждой.

– Мне можно все, – ответил я гордо. – При коммунистическом режиме примат мужчин поддерживался и культивировался. А женщина должна быть скромной, застенчивой и прилежной. У тебя как насчет застенчивости?

– Лучше, чем у тебя, – огрызнулась она.

– А мне и не требуется, – сообщил я. – Доминант должен доминировать. Ты давай раздевайся и становись в позу, а я подоминирую.

Она отрезала:

– Какую-такую позу? Сам сказал, я должна только лежать на спине и стесняться.

– Мужу нельзя перечить, – напомнил я. – Это из Библии перешло прямо в Устав ВКП(б)…

– Что за…

– Устав Всесоюзной, – пояснил я, – Коммунистической Партии Большевиков. Слово «большевиков» писалось со строчной, так как были еще и меньшевики, но про них решили забыть при Хрущеве и партию переименовали в КПСС. Гм, подумать только, как много из Библии позаимствовано для Устава Коммунистической партии… Чего рот открыла? Ложись и раздвигай ноги!

Глава 9

Мы успели отдохнуть, так это называется, хотя я успевал посматривать, что происходит в доме, и когда Грегор вышел и направился по дорожке с гостевому домику, я сказал с понятным оживлением:

– Думаю, хозяин уже ужинает.

– Откуда знаешь?

– Грегор идет к нам, – сообщил я.

– И что?

– Предложит, а здесь это равносильно приказанию, присоединиться к хозяину за чашкой кофе.

Она покосилась с недоверием.

– Откуда…

– Время, – сказал я. – Валентин Афанасьевич не будет долго наслаждаться ужином. Люди такого ранга не смакуют, а просто утоляют голод и снова за работу.

– И что, ты определяешь так точно?

– Я ученый, – напомнил я скромно. – Мы помешаны на точности, так как наука вся на точности и сверхточности. Но ты можешь лежать, так будет естественнее…

В дверь дважды стукнули, я ответил громко:

– Входите!

Ингрид вскочила и принялась поспешно одеваться. Дверь распахнулась, Грегор возник на пороге, я ощутил его профессионально ощупывающий взгляд, что пробежал по всему телу. На лице почти отразилось неудовольствие, что не увидел на мне ни автомата с двумя рожками, ни хотя бы парочки пистолетов в кобурах для скрытого ношения.

– Валентин Афанасьевич готов принять вас, – сказал он, абсолютно не обращая внимания на быстро натягивающую блузку поверх торчащих сисек Ингрид.

Она спросила почти сердито:

– Поужинал?

– Да, – ответил он, – а кофе пьет на веранде. Туда приглашает и вас.

– На фронтальной или задней? – спросила Ингрид.

– Я вас проведу, – ответил он.

Вторая веранда, что с задней стороны дома, просторнее, на ней кроме стола с овальной столешницей вдоль стены с десяток крупных ваз с живыми цветами. С той стороны стола в белом пластмассовом кресле сидит хозяин особняка с чашкой кофе в руке.

Мы приблизились, он улыбнулся нам и Грегору. Тот сказал торопливо:

– Валентин Афанасьевич, вот те товарищи, о которых предупреждали. Владимир Алексеевич и его супруга Ингрид.

Стельмах сделал небрежный жест в сторону кресел с правой стороны.

– Садитесь. Не слишком далеко, а то я начинаю подозревать, что слух мой уже не тот, что прежде. Владимир Алексеевич, вы мне вполне во внуки годитесь, так что буду звать вас Владимиром, так проще.

– Хорошо, Валентин Афанасьевич, – ответил я почтительно.

Он смотрел отечески снисходительно, и хотя под глазами трёхъярусные мешки, что оттягивают кожу почти до середины щеки, проклятая гравитация, но сами глаза мудрые, понимающие, и с той добротой, что либо политик с вот таким стажем, либо в самом деле уже осточертело идти по трупам, а костюм Санта-Клауса пробует вот только сейчас.