Схевенинген

Перемены, словом, были очевидные. Но тот, кто решился бы повнимательнее заглянуть человеку в глаза, смог бы заметить главную: у него стал неспокойный взгляд, там появилась неуверенность, вертикальная складка прорубилась между бровей, а уголки рта опустились вниз.

Виною этому, надо признать, были жители города. Это они так встревожили человека. С ними что-то было не так! Они не смотрели вдаль уверенными взглядами – они вообще не смотрели вдаль, не были взаимно вежливы, не уступали мест престарелым; они шли, переговариваясь на странном языке – вроде бы русском, но таком, которого человек почти не понимал. Из черной дыры с ревом налетали поезда и, набив утробу людьми, с воем уносились прочь. Людская река швыряла большого человека, как щепку, людские лица мелькали вокруг – и от всего этого слабость потекла по его суставам, и, вырвавшись наконец наверх, человек судорожно вдохнул теплеющий воздух и опустился на мокрую скамейку у ободранного газетного стенда, с ужасом понимая, что все вокруг совсем не так, как должно быть.

Синяя струйка у его ног светлела, расплываясь в дождевой воде.

– Сердце прихватило?

У скамейки стояла женщина.

– Чего молчишь-то?

Женщина открыла сумку, вынула металлическую трубочку, вытряхнула две белые таблетки.

– Такой молодой, а уже сердце… – Она покачала головой. – Вот, возьми.

Человек недоуменно смотрел на нее. Потом подобие улыбки тронуло широкие полосы его губ.

– Чего смотришь-то? – Женщина смутилась. – Да бери ты их, вот бедолага, ей-богу…

– Бога нет, – ответил человек. Потом крепкими зубами разжевал таблетки, вспомнил еще что-то и сообщил: – Религия – опиум народа!

Женщина ойкнула, посмотрела на него большими глазами и вдруг рассмеялась. И он, сам не зная почему, с облегчением засмеялся в ответ.

Раньше человек знал только одну женщину. Громадная, почти с него ростом, она стояла на противоположной стороне проспекта со снопом пшеницы. Рядом, подпирая ее плечами, высились двое близнецов: один в каске, а другой в очках и с циркулем. Та женщина не вызывала у человека никаких чувств, кроме уважения.

А от этой, маленькой, с ямочкой на щеке, у него потеплело внутри и вдруг захотелось странного: прикоснуться к ней, погладить по голове, обнять. Он испугался, он встал, чтобы уйти, но земля поплыла под ногами.

Женщина перестала смеяться.

– Погоди-ка, – сказала она, – ты что – голодный? Мужчина молчал.

– Ты сегодня ел?

Мужчина отрицательно покачал головой.

– Гос-споди, бывают же стервы! – с чувством произнесла женщина и, подумав не больше секунды, прибавила: – Идем, покормлю тебя! Ой, да не бойся ты. Я тут близко…

Человек с удивлением обнаружил, что ослушаться ее не может.

Жила женщина действительно недалеко.

– Входи, входи.

Через минуту он сидел на низеньком табурете и опасливо косился на узкоглазую, почти совсем раздетую девушку у синего моря, сиявшую с календаря. Потом перевел удивленный взгляд на облупленный подоконник, баночку с луковицей, на стены в подтеках, на связку газет в углу и – с замиранием сердца – на маленькую женщину, возившуюся у плиты.

– Чего молчишь? – на секунду обернувшись, спросила она.

– Думаю, – честно ответил он.

– Ну-ну, – улыбнулась женщина, и симпатичная ямочка снова прыгнула на ее щеку. – Сейчас будет готово.

Ему очень понравилась эта улыбка; и вообще в кухоньке ему было хорошо; вот только роста благосостояния народа здесь не наблюдалось совсем. Женщина осторожно поставила на стол тарелку и села напротив.

– Ешь.

У нее был теплый голос, и глаза теплые – и, поглядев в них сейчас, человек вдруг понял, что с этой женщиной он хочет пойти в районный отдел ЗАГСа и там связать себя узами брака. И, поняв это, ужасно заволновался.

– Ты что?

– Нет, ничего, – сказал он и покраснел, потому что ложь унижает человека.

– Ты ешь, ешь…

Он послушно взял ложку.

– Дай-ка пиджак! – Женщина ловко вдела нитку в игольное ушко. – Как тебя звать-то? – спросила через минуту.

Человек медленно опустил ложку в щи и задумался.

– Слава… – проговорил он наконец.

– Слава, – повторила женщина, примеряя к нему это имя. – А меня Таня.

Она тремя взмахами пришила пуговицу и, нагнувшись, откусила нитку. Человек украдкой смотрел на нее, и ему было хорошо.

– Ты не переживай особо, – вдруг сказала женщина. – Перемелется – мука будет…

– Да, – ничего не поняв, согласился мужчина и на всякий случай добавил: – Хлеб – наше богатство.

– А? – Таня поглядела на него долгим, тревожным и удивленным взглядом, и от этого взгляда у человека еще круче перехватило дыхание. – Ты чего?

– Я? – переспросил он. В груди его остро заныло какое-то новое чувство. – Я… – Он отложил ложку. Он решился. – Таня. – Голос человека зазвучал ровно и торжественно. – Я хотел сказать вам… – Он сглотнул. – Давайте с вами создадим семью – ячейку общества.

– Ты… Ты что? Ты с ума сошел? – Маленькие бусинки вдруг выбежали из ее глаз. – Издеваешься… За что?

Она резко встала, отошла к окну и отвернулась. Человек растерялся.

– Я не издеваюсь, – проговорил он наконец. – Я абсолютно нормален. Я серьезно.