Схизматрица (сборник)

– А я и не спорю. Хотя меня лично немного удивляет, с чего бы эта прекрасная идея так быстро и так широко распространилась? И еще: кто остался в выигрыше? Послушай, Ганс. Я искренне люблю Уэллспринга. Он действительно мой лучший друг. И я помню о холоде. Но ты должен четко осознать, какую гигантскую аномалию он из себя представляет. Он – не один из нас. Он даже родился не в Космосе.

Кулагин немного прищурился и внимательно посмотрел на меня. Но я никак не отреагировал на употребленный им термин «родился», весьма оскорбительный для шейперов. Ибо в первую очередь я был членом Полиуглеродной лиги, а во вторую – цикадой. В третью и четвертую очередь я был никем, и только в пятую – шейпером.

По губам Кулагина скользнула короткая одобрительная улыбка.

– Будь уверен, – сказал он, – у Уэллспринга имеется немало имплантированных устройств, продлевающих его жизнь и характерных для всех механистов. Но в целом он не настоящий мех. Скорее – наш живой предтеча. Я буду в числе последних, кто станет отрицать шейперские таланты, но в определенном смысле эти таланты развиты искусственно. Они проявляются во всей красе, когда надо пройти тесты на проверку КИ, согласен. Но вам порой недостает неких... ну, что ли, первичных качеств, которыми в полной мере обладает Уэллспринг. Точно так же и мы, механисты. Мы можем использовать кибернетические моды мышления, но нам недостает неких первичных качеств, которые только одни и могут сделать машину машиной... А Уэллспринг – один из тех людей, которые гораздо дальше всех остальных могут пройти по лезвию бритвы. Он – один из тех титанов, которые рождаются раз в столетие. А то и реже. Подумай сам, что стало с остальными его ровесниками?

– Большинству из них пришлось стать мехами, – кивнул я.

Кулагин слегка наклонил голову, вглядываясь в экран.

– Я родился здесь, в ЦК, – сказал он, – и о первых механистах мне известно немногое. Но я знаю наверняка, что большинство из них умерло. Они старели, не находили себе места в жизни, были совершенно не подготовлены к столкновению с будущим. Это быстро подводило их к краю. Самоубийства в основном. Большая часть первых попыток удлинить жизнь также заканчивалась самым плачевным образом... Но Уэллспринг благополучно прошел и через это; вероятно его хранил природный дар. А теперь задумайся, Ганс. Вот мы сидим с тобой здесь. Оба – порождение технологий столь высоких, что они раскололи надвое саму социальную структуру общества. Мы торгуем с пришельцами. Мы можем даже проголосовать у обочины и сесть на попутный корабль к звездам, было бы чем заплатить Инвесторам за дорогу. Ну а Уэллспрингу не только удалось сохранить себя в точности таким, каким он был пару столетий назад, так нет же, он еще и правит нами. А ведь мы даже не знаем, каково его настоящее имя.

Пока Кулагин переключал консоль и просматривал свежую информацию с биржи, я напряженно размышлял над его словами. Мне было нехорошо. Можно научиться скрывать свои чувства, но избавиться от них нельзя.

– Ты прав, – сказал я наконец, – но все равно я ему доверяю.

– Я тоже. Но при этом отдаю себе отчет, что все мы, словно дети, полностью находимся в его власти. Пока что он просто тихонько покачивает нашу люльку. Оказывает протекцию. Проект по созданию среды обитания на Марсе со страшной скоростью пожирает мегаватт за мегаваттом. Говорят, взносы на проект специально сделаны анонимными, чтобы ни одна из группировок не могла использовать их в целях саморекламы. Но лично я считаю эту анонимность прикрытием того простого факта, что подавляющее большинство дотаций исходит прямиком от Уэллспринга. Подумай сам: биржевой крах неминуем, он может разразиться в любую минуту. Затем Уэллспринг еще разок шевельнется в своей берлоге, и мы увидим новое возрождение биржи. И каждый киловатт полученных им прибылей поступит на марсианский проект.

Я молчал, слегка наклонившись вперед и переплетя пальцы рук на колене; Кулагин быстро диктовал в микрофон длинные ряды цифр: отдавал распоряжения по продаже акций. Молчание становилось тягостным. И тут я рассмеялся.

Кулагин оторвал взгляд от экрана.

– Ни разу еще не слышал, как ты смеешься, – сказал он. – Над чем?

– Просто вдруг подумал... Ты открыл мне немало полезного. Но я-то, я ведь просто заглянул к тебе поговорить о Валерии.

Лицо Кулагина сразу постарело, сделалось печальным.

– Послушай, Ганс, – сказал он. – Ту малость, которая мне известна о женщинах, и в микроскоп-то толком не разглядишь. Зато память у меня, как я уже говорил, превосходная. Шейперы крупно промахнулись, доведя дело до крайности. В прошлом веке Совет Колец попытался пробить «интеллектуальный барьер» – создать людей с КИ, превышающим двести. Большей частью так называемые сверхспособные посходили с ума, дезертировали либо вцепились друг другу в глотки. Некоторые из них умудрились проделать и то, и другое, и третье одновременно. Десятки лет с той поры прошло, но на этих людей и по сей день охотятся наемники и пираты.