Схватка

— Ой, ради бога... — говорит испуганно Дамели и оборачивается. За столом отдельно от всех сидят Хасен и Еламан. Еламан улыбается и что-то тихо, убеждающе говорит Хасену. А тот лезет на него, нависает над ним, требует какого-то ответа и сует ему руки чуть не в лицо. И тут Еламан, все время мудро и сдержанно улыбающийся, вдруг сделал рукой какой-то легкий, не то сдерживающий, не то предостерегающий знак: «Подожди, мол!», полез в боковой карман пиджака и вынул оттуда бумажник. Вынул, положил на стол, открыл и осторожно вытащил несколько ветхих, распадающихся бумажек, он разложил их на скатерти перед Хасеном и что-то сказал ему, потом достал из другого кармана планку с набором орденских лент, и Хасен вдруг смирился, поник, наклонился над столом. Тогда Еламан слегка тронул его за плечо и заставил поглядеть на себя. Потом, так же смиренно и мирно улыбаясь, откинул со лба длинную прядь волос, и вот обнажилось то, чего не видел до сих пор никто: косой глубокий шрам, идущий от левой брови к волосам. Такие шрамы остаются от ранения осколком или от удара саблей. Хасен даже вздрогнул, увидев это. Он сразу сделал массу мелких растерянных движений, замолчал, развел руками, пару раз ударил себя в грудь, потом порывисто схватил бутылку портвейна, налил две полных эмалированных кружки и подвинул одну себе, другую Еламану. Он улыбался, пожимал плечами, словно просил: «Ну, давай не сердись на меня, старого дурака. Давай выпьем, я все понял», — но Еламан, скорбно улыбаясь, опять сперва показал ему на свой шрам, а потом щелкнул по стоящей перед ними бутылке «столичной». «Где нам портвейны уж распивать — я солдат», — значил этот жест. И Хасен сразу же понял его: пошел, отыскал два граненых стакана и, строго нахмурившись, наполнил их почти доверху. Потом они оба встали и чокнулись и осушили все до дна.

— Ну, кажется, будет конец света, — улыбнулся Бекайдар. — Дядя Хасен пьет с Еламаном. Ой, смотри, смотри, обнимаются, целуются, значит, на брудершафт выпили... нет, нет, такого еще никто не видал.

Дамели нахмурилась.

— Ой, как это все-таки нехорошо. Ведь он, Бекен, вылил в себя целый стакан водки. Давно уж с ним не было такого. А если он напьется... Смотри, смотри, Еламан снова налил себе половину, а ему полный. Что же это такое? Нет, так не пойдет, коке! Что вы делаете, коке! — крикнула Дамели поднимаясь.

Но Бекайдар схватил девушку за локоть и чуть не силой посадил обратно.

— Да ничего не будет, Дамелижан! — успокоил он ее. — Я отвечаю! Когда же и пить Хасену-аге, как не сегодня. Пусть, пусть себе пьет. Здесь все свои: напьется — отведем, разденем, спать уложим.

Загорелось электричество, опять принесли откуда-то поднос с бутылками и огромное блюдо с лангетом. Угощение встретили радостными криками и аплодисментами. Веселье вспыхнуло с новой силой. Но Дамели было уже не до веселья. Она не спускала глаз с того края стола, где сидели, беседуя Еламан с Хасеном. Хасен уже сильно опьянел. Он опять что-то кричал и доказывал Еламану, когда тот осторожно возражал ему, сердито отмахивался и продолжал тараторить свое.

И вдруг он резко встал и со стаканом в руках пошел в тот угол комнаты, где сидели Нурке и Даурен.

— Вставайте! — приказал он Нурке, подходя к нему вплотную. И такая сила приказа и убежденья была в его голосе, что тот действительно поднялся.

— Так! Наполните свой бокал. Выпьем за вашего учителя, Ажимов, за Даурена Ержанова.

— Но у меня ничего... — пробормотал Нурке и растерянно оглянулся по сторонам. У него действительно не было ни бутылки, ни стакана, но кто-то услужливо сунул ему свой. Он взял его и чокнулся с Хасеном.

— Пей! — приказал Хасен.

Ажимов слегка пригубил свой стакан.

— До конца пей! — яростно крикнул Хасен.

Ажимов пожал плечами и отпил еще. К своему стакану Хасен не притронулся. Он стоял и смотрел на Ажимова.

— Что, нравится мой тост? — спросил он ядовито. — Я вот что хочу сказать тебе, Нурке. Вот что хочу напомнить, друг дорогой. Помнишь ли то время... — Хасен говорил медленно, с паузами, явно наслаждаясь унижением и страхом своего врага. И в комнате вдруг сразу настала почти полная тишина. Лишь иногда кто-нибудь спрашивал: и почему-то шепотом: «Что это они?»

— Хасеке, — поднялся Даурен, — Хасеке, я тебя прошу.

— Оставь, ты ничего не знаешь... — грозно крикнул Хасен. — Ты был там, а я здесь... — и вдруг сзади раздался дикий вопль — крик зверя или человека, сошедшего с ума. Затем зазвенела посуда и что-то забилось, заколотилось о пол. Это рухнул Еламан. Забыв все, расплескивая вино, Хасен бросился к нему. Завхозяйством бился в настоящем эпилептическом припадке. Он весь позеленел, поперек лба вздулась жила, в углах рта показалась пена. И кровью налился страшный шрам через весь лоб от левой брови до волос. Его крепко и осторожно держали несколько человек. Но он все равно вырывался и раскидывал их. Помещение сотрясалось от ударов головой об пол.

— Отойдите все, — вдруг раздался спокойный женский голос, и высокая женщина в халате наклонилась над припадочным. — Откройте окна, надо больше воздуха.