Скиф-Эллин

По пути домой мы на своей шкуре прочувствовали грандиозность военных завоеваний, в которых принимали участие. От Персеполя до Эфеса добирались четыре с половиной месяца, проходя в день от двадцати до тридцати километров в зависимости от рельефа и погоды. Большую часть пути двигались по Царской дороге, довольно приличной и не только для данной эпохи. Конечно, тяжелые грузовики раздолбали бы такую за несколько месяцев, но сейчас их нет, а арбы, запряженные волами, не наносят дороге существенного ущерба. На ночь часть вояк останавливались возле караван-сараев, чтобы не платить за постой. Отчаянных людей, рискнувших напасть на нас, пока в этих краях нет. Больше боялись нас. Чему были причины: наши летучие отряды постоянно грабили все деревни на удалении километров десять от дороги. Местное ополчение связываться с нами не отваживалось, а жаловаться на нас македонским гарнизонам в крупных городах было бесполезно, потому что там служили друзья-приятели тех, кто следовал с нами и принимал участие в грабежах. В итоге мы почти не тратили денег на еду. Более того, по мере продвижения все больше пехотинцев обзаводилось лошадьми, мулами, ослами и даже воловьими упряжками. Все-таки ехать легче и приятнее, чем идти пешком.

От Эфеса еще тридцать два дня, с учетом трех дней на переправу через Дарданеллы, ушло на дорогу до Амфиполиса. Этот город я выбрал потому, что там много корабельной древесины, необходимой для осуществления моих планов. В приморских греческих полисах с этим сырьем проблемы, большую часть экспортируют. В Амфиполисе я распрощался с бессами. Они под командованием Битюса поехали к своим баранам, а я снял тот же дом, что и в прошлый раз, который был продан и опять опустел, собираясь перезимовать здесь и построить корабль. Поскольку я был командиром илы в армии Александра Македонского, все горожане, включая командира гарнизона по имени Пириламп, старого вояки, потерявшего кисть правой руки во время похода на иллирийцев, относились ко мне с должным уважением, как к соотечественнику. Пириламп даже предложил мне купить выморочное поместье, хозяев которого выкосила какая-то заразная болезнь, и стать македонским «дворянином». У меня сложилось впечатление, что болезни в этом городе служат мне во благо. Только вот не долго на этих болотах и самому заразиться. Я сказал, что подумаю. Не говори «нет», пока не допрыгаешься.

По будням рано утром мы вместе со Скилуром отправлялся верхом на лошадях в порт Эйон, расположенный в четырех километрах от города, в устье реки. Там я арендовал пустующий стапель и взялся за постройку парусно-гребного судна. Уже так наблатыкался в этом деле, что сам был и заказчиком, и кораблестроителем. Не знаю, к какому классу отнести это судно. Это был мой собственный проект на основе скампавеи. Оно будет длиной двадцать пять метров, шириной — пять, осадка — метр двадцать, водоизмещение около ста тонн. Две мачты-однодеревки будут иметь косое парусное вооружение. К фок-мачте добавлялся съемный брифок — прямой парус на случай попутного ветра. Двенадцать пар весел послужат движителем в безветрие и при маневрах в портах и на реках. Поскольку медь все еще дорога, обшивать ею корпус не стал, набрал подводную часть судна из тисовых деталей, чем поразил аборигенов. Они считают тис деревом смерти. Может быть, из-за ядовитости, а может, потому, что отправляли в Египет, где из него делали саркофаги. И еще фурии — богини мести — всегда изображаются с факелами из тиса. Впрочем, я и так постоянно поражал их, потому что строил судно вопреки всем их канонам. Предсказания, что мое творение потонет во время первого же выхода в море, слышал ежедневно, пока не был готов корпус судна. Его идеальные обводы произвели впечатление на местных моряков. Красивое не всегда правильно, но правильное всегда красиво. Корпус был проконопачен и покрыт смолой и специальной мазью, состав которой я помнил со времен службы под британским флагом, после чего спущен на воду. Остальное можно доделать и на плаву, у каменного мола.