Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Общее для времени стремление вновь найти себя в контексте русской истории, заново установить связи с золотым фондом русской культуры в случае Д. А. Мачинского имело несколько особенностей. Первая касалась широты обзора прошлого. В силу профессиональной подготовки ученый подошел к проблеме, не ограничившись исследованием ствола, но стал продвигаться вглубь и вширь, желая разобраться в особенностях корневой системы древа России. И трудно сказать, что было в начале: профессиональные ли занятия привели к обобщениям историософского характера, естественным образом спроецированным в будущее, или изначальное, данное судьбой вопрошание о судьбах России подтолкнуло его уже в юности к выбору определенных тем для исследования. В пользу второго, пожалуй, свидетельствует совершенно особый опыт русской культуры, который отличал Д. А. Мачинского от большинства современников, в том числе тех, кто размышлял на тему будущего России. Личность Д. А. Мачинского, как отмечали многие, была живой связью между железным веком, в котором протекала его жизнь, и веком Серебряным, где находились его физические и духовные корни. Действительно, по своему происхождению он был отпрыском Серебряного века, чудом уцелевшим в пожарах столетия (о своей многочисленной родне Д. А. Мачинский замечательно написал в посвященной дочери и изданной посмертно книге «Сага об Анне»). Но само по себе это обстоятельство не имело бы такого значения без раннего осознания им значения русской культуры и прямого отождествления себя с ней через язык поэзии, который стал для него родным языком. Именно в этом, а вовсе не в феноменальной памяти крылась уникальная способность Д. А. обильно читать по памяти русских поэтов. В «годы безвременья» русская поэзия оставалась живой водой ушедшей с поверхности жизни русской культуры.

Это обстоятельство, возможно, объясняет феномен Мачинского-исследователя. Поэзия как особый провидческий орган русской культуры воспитала в нем потребность и пристрастие к постижению русской судьбы. А присущее ей стремление «за все пределы» сообщало этим поискам космоонтологическую окраску, потребность в осмыслении вопросов бытия во всемирном масштабе, в чем уже прямо ощущается наследие русских мыслителей второй половины XIX – начала XX века, также постоянно обращавшихся к русской поэзии, а зачастую и бывших ее творцами. Пожалуй, самым поздним плодом этого синтеза было явление Д. Андреева и его «Розы мира», во многом определивших мироощущение Д. А. Мачинского. Но начало его, обращенное к собственно русской истории, лежит в «былинном» творчестве А. К. Толстого, которое лишь внешне облечено в потешную форму («Русская история от Гостомысла»). Д. А. Мачинский много взял от этого непринужденного сказительства, пересыпанного точнейшими характеристиками этнопсихического склада русской нации. Сказительство предполагает озарения, нисходящие на поэта в процессе сказывания. Не это ли подразумевал Д. А. Мачинский, говоря: «Чтение лекций я всегда воспринимал как продолжение древнего дела народных сказителей, и сказительство это весьма способствовало кристаллизации моих взглядов и сложению концепции».

Однако другой важнейшей составляющей личности Мачинского был строгий аналитический ум, нашедший себе широкое – и относительно свободное – поле для применения в археологии. Древность обеспечивала безопасную дистанцию от современности, а изучение материальной культуры было своего рода гарантией от подозрений в идеологически сомнительных взглядах[1]

. Свобода этого поля от прямого давления идеологии была обусловлена и тем, что археология как самостоятельная дисциплина вновь обретала себя в послереволюционные годы, но развивалась, несмотря на потери, на высокой волне русской, и в частности санкт-петербургской, историко-филологической школы: студенты 20-х годов XX века, среди которых был и Алексей Мачинский, отец Д. А. Мачинского[2]

, учились у профессоров старой школы, а им самим предстояло создать костяк будущей ленинградской археологической школы. Таким образом, критический аппарат и научный метод будущего исследователя развились в благоприятных условиях, при чутком участии превосходных учителей и в относительно свободном пространстве бурно развивавшейся отечественной археологической науки.

Эти стороны личности, вероятно, и предопределили синтез историософской устремленности и строгого научного поиска, вооруженного инструментарием археологии, в творчестве Д. А. Мачинского. Провиденциальность русской поэзии, в наивысших своих проявлениях касающаяся общемировых судеб, в сочетании с превосходной выучкой исследователя прошлого создали феномен этого ученого.