Скинхед

У дома я звоню маме, мол, все в порядке, буду поздно. Реакция мамы не заставила долго ждать - в комнатах гаснет свет - значит легли спать. Покрутившись по двору с полчаса, поднимаюсь к себе. Крадучись, на цыпочках. Перво-наперво, скинув одежонку - джинсы и куртку, убеждаюсь, что прикид восстановлению не подлежит. Далее, с зеркала на меня уставился тип, отнюдь не командирского вида. Что бы такое убедительное придумать по поводу бандажей на лице? Опять тренировка? В бой с тенью не поверит даже бабуля. А вот привет от спарринг-партнера - сойдет. А что остается? Не говорить же, что Ира отделала скалкой… Малышка со скалкой в руках мгновенно предстает предо мной и тип, тот, что с зеркала зырился на меня, скривился - это он так улыбается. Бабуле бы это зрелище - точно свалилась бы в обморок. В общем, принимаю решение: завтра в школу не ходить, не ждать явления участкового, а настигнуть врага в его логове, потолковать с ним по-мужски. Если пол-литра выставить, небось, не дойдет до мамы. А мама, так та, стоило показаться ей на глаза, как она безмолвно опустилась на стол, и тихо простонала:

- Друг мой сердечный, не хочешь объяснить, почему вместо лица у тебя один сплошной синяк?

- Да ерунда, на тренировке спарринг-партнер неудобный попался. Тебе не нравится фиолетовый цветочек под глазом? Так лицо через пару дней именно в этот цвет окрасится, - шучу, так сказать, балагурю, авось пройдет. Нет, не проходит. Мама продолжает гнуть свою линию.

- И сколько у вас этих спарринг-партнеров? Артем, мне совсем не нравится то, что синяки стали такими частыми гостями на твоей физиономии. - Она все еще держится, но до истерики рукой подать.

- Мамулик, ты, самое главное, не нервничай. Подумаешь, ну подрался я и что? Я же не девчонка, чтобы личико беречь.

- С кем и из-за чего? Объяснить не хочешь? - мама растирает запястье, что делает в минуты, когда очень сильно нервничает.

- А я с одним товарищем во взглядах на политику не сошелся.

- Правда? - она скептически всматривается в меня.

- Мам, ну придумай что-нибудь сама, ты же у меня такая умная, - кого из мужчин не спасало чувство юмора хоть раз в жизни?

Лучший способ договориться с мамой пойти не то, чтобы на признание - полупризнание. А если еще разбавить его юмором - вполне можно избежать криков и стенаний. Мирное соглашение, наконец, достигнуто - она улыбается, а я чмокаю ее в щеку.

- И в школу ты не пошел по тому же поводу?

- Нет, просто идет последняя четверть, и у меня это последняя возможность в моей жизни прогулять уроки?

- Ладно, что-то я устала, пойду-ка полежу, - исчезла легкость ее движений, она стала тяжелее двигаться.

Она неспешно уходит в свою комнату, а я еще долго растерянно разглядываю ее чашку, так и оставшуюся на столе. Не вымытой. Совершенно не в ее духе… И на кухне непорядок. Но с этим я уже без женщины научился справляться. Мне не терпится засесть за книгу "Русь просыпается", переданную Никитой. Не книга - а дума о родине и о том, как надо любить ее. От книги отрывает телефон. Кто бы это мог? Может Ира? Не похоже…

- Алло, - книжка зажата подмышкой, на тот случай, если мама придет на кухню и увидит обложку, то вопросов не избежать.

- Артем Иванов?

- Так точно! - Придаю голосу уверенность, хотя все и так ясно, подтверждаются худшие опасения. Внутри у меня что-то ёкает. Успеваю, однако, порадоваться тому, что мамы не оказалось у телефона. То-то ей радости было бы.

- Значит так, на тебя поступила жалоба из соседнего района. Сегодня же зайдешь в отделение - в сто двенадцатый кабинет, то есть ко мне, понял? И чтоб ровно в три был на месте.

- Понял, что тут непонятного. - на другом конце провода положили трубку, а я стоял и слушал короткие гудки.

Хорошо бы, конечно, спросить владельца сто двенадцатого кабинета как зовут-то его, да не стоит. Еще обидится, себе же дороже. А может, позвонить Учителю? А вот это уже, кажется, приступ паники. Его надо пресечь на корню. Глубже вздохнуть, выпрямиться и действовать спокойно. Итак, ровно в три стою перед обитой черным дерматином дверью с табличкой "Моржов К.Е.". Хорошо хоть русский, а то пока шел, читал фамилии на дверях, получилось, что на все отделении милиции только трое русских… Все остальные Мамедовы да Шарафатдиновы. Теперь послушаем своего, родимого.

- Здравствуйте, можно войти? - крупный мужик в форме, сидевший за столом, при виде меня, как-то неопределенно хмыкает и кивком приглашает присесть. У него рыжие усы и это еще больше придает ему сходства с тараканом. Мне мерзко и противно, да еще и в комнате пахнет протухшими овощами и гнильем.

- Иванов, значит? - он заглянул в бумажку, лежавшую перед ним.

- Так точно! - к четким ответам меня приучили в братстве.

- А звать тебя Артемом? - то ли спрашивает, то ли подтверждает он, пристально разглядывая меня и, не дожидаясь ответа, продолжает: - Че хулиганишь?

- Да я не хулиганил. Так, подрался.

- Ну, пацанам драться не зазорно, хороший фингал, что первый орден. И он, глядя в окно, как бы, между прочим, спрашивает: - А ты случайно не у Михаила тренируешься?