Skinова печать

Но вслух говорить не стал. На улице шел дождь, и было холодно, а тут его принимали довольно сносно. Коньяк, красная и белая рыбка, черная икорка. Скромное товарищеское застолье. Сам Жидоморов больше угощал, чем употреблял. С чего бы это? Наелся за завтраком? Ударился в пост? Или больше привычен к пиву и конфетам?

Опер подавил сильное желание заглянуть под стол — не таятся ли там бутылки из-под пива и фантики от конфет. С трудом удержался. Мысль об экстремистах-сладкоежках занимала его все больше.

Он знал одного маньяка, который жрал одни сникерсы и пил пепси-колу. В детстве не давали, родители были фанатами здорового питания. Их он первыми и грохнул. А потом уж дорвался до желанного рациона. Иногда в «Макдональдс» заходил, а так — лишь сникерсы и «пупса». Но чтобы фашисты-экстремисты такое жрали?

Вообще-то странно и прихотливо устроен род человеческий. Даже абсурдно. Это лишний раз доказывало, что никакая эволюция такое чудо, как человек, сотворить не могла. Только Отец-Творец-Создатель. И только в виде шутки, причем неудачной.

Работа Крюкову досталась непростая и совсем не легкая. Трудно вести допрос с набитым ртом.

— А кто иффо пыв фаинтевефован в фефти Аффангеффова? — со всей строгостью спросил он.

В переводе на нормальный язык это означало: «А кто еще был заинтересован в смерти Архангельского?»

Жидоморов понял не все, но смысл уловил. В благодарность за гостеприимство опер предлагал ему перевести стрелки на кого-нибудь из политических противников.

— Да кто угодно, — с энтузиазмом сообщил он. — Антифашисты могли, Муса-кавказец. Кто угодно. Всякого отребья нынче хватает. Топчут, поганые, Русь-матушку ногами немытыми!

Крюков хотел сказать профессору, что по-русски «поганые» — это язычники, то есть сам профессор также относится к их числу, но решил, что не стоит портить праздник доброму человеку.

Допрос закончился чашкой капучинистого кофе. С тем сыщик и отбыл, чтобы продолжить свой трудный и опасный поиск безжалостного убийцы.

Особняк Анвара сиял огнями и богатством. Хозяин с полузакрытыми глазами сидел на подушках, разбросанных по ковру, и делал вид, что ему удобно. Еще он делал вид, что получает удовольствие от льющихся из музыкального центра напевов, напоминающих кошачий визг. Имидж — ничто? Для кого как. Он, Анвар, обязан соответствовать поведением и привычками принятым условностям. Сидеть на полу, а не на стуле, есть баранину вместо свинины, пить не запрещенное пророком вино, а водку, про которую тот ничего не говорил. Получать удовольствие от скрипучей арабской музыки и толстых накрашенных баб, мотающих жирными животами и задницами.

Правда, мусульманин еще должен пять раз в день молиться, но, на взгляд Анвара, это уже перебор. Он вообще считал подобно Омару Хайяму; что раз Бог сотворил его именно таким, со всеми его недостатками, значит, именно так и было задумано. А сомневаться в божественном промысле — тяжелейший из грехов.

Напротив Анвара точно так же мучился на подушках Полковник. Он же Оборотень.

«И что за напасть такая? — думал он. — Послал Бог сообщников… Один зашаривает под самурая, сырой рыбой давится, другой под эмира бухарского, корячится на полу, вместо того, чтобы взять табуретку и сесть по-человечески. И ведь ни тому, ни другому это на фиг не надо, а выделываются сами и меня вынуждают за компанию. Спасибо, что никто себя римлянином не вообразил. Те вообще, говорят, лежа жрали. Пожрут — и тут же блюют. Нарочно глотку себе перышком щекотали. В смысле — не ножом, а обычным гусиным пером. Проблюются и снова жрут. И оправлялись, не отходя от тарелки. Рабы им урыльники подтаскивали, как утку в больнице. А еще культурные люди! Гомера с Шекспиром, поди, в подлиннике читали. А сами рабынь трахали по десятку на день. Кошмар!»

Анвар неторопливо расправлялся с куском шашлыка. Взял из блюда с зеленью пучок кинзы, скомкал и отправил в рот. Прожевал крепкими желтоватыми зубами. Проглотил.

— С Михой ты разобрался, — так же медленно, как жевал, сказал Анвар. — Это хорошо, потому что он был неконтролируем. Думаю, теперь его людей подберет Жидоморов. С ним у меня полный контакт и взаимопонимание. Тем более сейчас, когда он должен мне за сгоревший товар. Теперь настала очередь брать рынок Мусы. «Стрелки» можно будет перевести на недобитых «архангелов». И вообще пустить слух, что Архангела убили боевики Мусы, они всегда находились в контрах. Оба неуправляемые и упрямые, как ишаки. Но тем хуже для них, ибо главная добродетель человека — способность здраво мыслить. А разум говорит нам, что бессмысленно сопротивляться превосходящей тебя силе. Ее просто надо уметь использовать в своих интересах.

Полковник согласно кивал головой.

— Ты мудрый человек, Анвар. С тобой стоит иметь дело.

Анвар воздел руки к небу.

— Э! Если бы я не был мудрым, то давно бы уже был мертвым. Да, я мудр. Но ты стократ мудрее. В тех делах, которыми ты занимаешься, чтобы выжить, нужна мудрость гения. Если за год не убили, за одно это нобелевскую премию давать надо, э!

Они вылили водки, потом поели шашлыка. На прощанье Анвар сказал: