Пока печаталась книга, чума в Венеции кончилась, и каждый был волен покинуть город. Джордано решил переменить местожительство. Он надеялся, что святейшая инквизиция потеряла его след, но все-таки не стоило слишком долго засиживаться на одном месте.
В начале февраля 1577 года Джордано Бруно и Ченчо выехали в Падую. Снабженный рекомендательными письмами мессера Ремиджио, Бруно рассчитывал получить место преподавателя в Падуанском университете, лучшем в Италии, где свободно излагали свои взгляды многие выдающиеся философы и ученые страны.
В дорожном багаже Джордано лежали упакованные полтора десятка экземпляров книги «Знамения времени».
Глава девятая
Падуя
Джордано Бруно жил в Падуе уже около года. Большая радость ждала его в этом древнем городе, где многое сохранилось с римских времен. Здесь встретил он своего лучшего пансионского друга Альфонсо Маринетти. Теперь это был достопочтенный отец Бенвеньято, аббат церкви Санта-Джустина. Еще в пансионе Маринетти был первым учеником и отличался высокими душевными качествами. И хотя это не часто случалось в истории католической церкви, но Маринетти, не имевший высоких покровителей, в тридцать пять лет получил важный пост настоятеля храма в Падуе.
Встреча двух старых друзей была радостной. Бенвеньято повел Джордано к себе, в церковный дом. Он усадил его за стол, наполнил вином бокалы себе и гостю и молвил:
– Рассказывай!
И Бруно начал рассказывать. Он говорил о годах пансионского учения, называл дорогие имена школьных товарищей. С теплым чувством два друга вспомнили Джакомо Саволино, который с такой душевной теплотой следил за умственным и нравственным развитием своих питомцев. Маринетти с большим сожалением узнал о смерти сера Джакомо и об уходе синьоры Васты в монастырь.
Джордано поведал другу свою постоянную мечту найти отца, покинувшего дом после смерти жены и ушедшего странствовать неведомо где. Куда бы ни забрасывала Бруно судьба, он всюду разыскивал следы старого знаменщика, расспрашивал стражу на пограничных заставах, бродячих музыкантов, торговцев, нищих…
– Я не встретил ни одного человека, который видел бы отца, но не теряю надежды.
Самое большое место в воспоминаниях Бруно заняла история его трагической любви.
– Больше двенадцати лет прошло с той поры, – тихо говорил Джордано, – но не было ни одного дня, чтобы я не думал о Ревекке, не видел перед собой ее прекрасного лица, милого, любящего взгляда. Если бы нас не разлучила смерть, я не сделался бы монахом, Маринетти. И быть может, я не вступил бы в борьбу с этим торжествующим зверем – католической церковью.[187]
Джордано, как старшему брату, рассказал Маринетти все без утайки: и о том, что он выбросил иконы из своей кельи, что отрицал двойственную природу Христа, троичность божества и многие другие догматы религии.
– За все это меня судили, – закончил повествование Бруно, – и мне грозило суровое наказание. Но я убежал и сбросил монашескую одежду.
– Я глубоко сожалею о печальном конце твоей любви, – сказал аббат. – Не будь этого, возможно, ты занимался бы астрономической наукой, как светское лицо, и не навлек бы на себя такого гнева церкви. Я не буду обсуждать с тобой канонические вопросы и догматы, здесь ты сильнее меня. Но, сняв рясу, ты поступил как безумец!
– Я это знаю, – согласился Бруно.
– Тогда зачем же ты продолжаешь носить светское платье? – удивился Маринетти. – Теперь в этом уже нет необходимости! Наоборот, это тебе повредит, когда ты явишься к ректору просить должность.
Джордано снова надел белую рясу доминиканца, а Ченчо, поступившему в университет, купили студенческую сутанеллу. Изгнанники поселились у аббата Маринетти.
Бруно по-прежнему много времени уделял воспитанию Ченчо. Юноша быстро развивался и физически и умственно. Ростом и силой он теперь не уступал своему дяде Алессо. Ченчо овладел латынью, читал классиков, усердно занимался в университете, и Джордано предсказывал, что через два-три года появится новый магистр семи свободных искусств – Ченчо Альтовити. Ченчо краснел до корней волос.
Чтобы получить место преподавателя в университете, Джордано вынужден был открыть свое имя, предъявить диплом на ученую степень. Он быстро сошелся с несколькими свободомыслящими профессорами, вместе с ними выступал в диспутах. Особенно сблизился молодой ученый с Джакомо Забарелла.[188]
В лекциях Забареллы было много такого, что совпадало со взглядами Бруно. Забарелла был материалистом, то есть считал, что природа не создана Богом. Забарелла признавал вечность материи и отвергал бессмертие души. Все в мире движется – и планеты, и звезды, и небо, в котором они находятся. Многие из положений Забареллы Бруно впоследствии использовал в своих философских трудах.Трактат «Знамения времени» стал широко известен в Падуе. Первым получил в дар эту книгу Бенвеньято Маринетти, вторым – Джакомо Забарелла. Кроме того, Джордано преподнес экземпляры своего труда еще двум-трем друзьям из ученого мира.