Склад

Цинния думала, что желудок у нее уже пуст, но она ошибалась. Она отвернулась и извергла из себя на пол тонкую струйку желчи. Вспомнила о бесчисленных Облачных Бургерах, съеденных за время пребывания в Материнском Облаке. Хотелось блевать, пока в животе остается хоть что-то. Пока есть живот.

– Хотите сказать, что говядина – просто преобразованное человеческое дерьмо? – спросила она.

– Если разобраться с научной стороной дела, это не так уж плохо, – сказал он. – Я… Я сам их ем. Клянусь вам.

Тут он солгал. Цинния между тем старалась дышать носом и не думать о шипящем на сковородах коричневом мясе. Как часто она заходила в Облачный Бургер? Дважды в неделю? Трижды? Хотелось пробить кулаком затылок этому человеку, но Цинния воздержалась. Его вины в этом не было.

Или все-таки была? Он соучастник.

Цинния отогнала эту мысль.

– Розовые рубашки. Кто их носит? Я никогда не видела розовых рубашек в общежитиях.

– Мы… занятые на переработке живут в особом здании.

– Как совершенно отдельная категория сотрудников?

– Нас всего несколько сотен. В большинство зданий нам вход запрещен, да. Наш труд оплачивается лучше, чем труд остальных. Лучше… Квартиры лучше. На нас тратят много.

Цинния отпустила его, но оставалась между ним и дверью. Он поднял руки и отошел в дальнюю часть комнаты, напрасно ища защиты или убежища. Цинния оглядела комнату в поисках чего-нибудь, чем можно было бы его связать. Голова у нее шла кругом, она пыталась осознать новые сведения.

Она заставила себя задуматься, нельзя ли извлечь выгоду из такого положения дел. Если цель ее работодателей – разрушить Облако, полученные сведения заслуживают солидного вознаграждения. Вероятно, обнародование таких сведений выполнит ее задачу вместо нее. Откуда бы ни бралась энергия для функционирования Облака, ничто не может быть хуже бургеров из человеческого дерьма.

Об этом следовало думать именно как о ценном козыре. Это помогло ей отогнать мысли о том, сколько Облачных Бургеров она съела.

Об их жирности.

Ее передернуло.

– Скажи, как мне отсюда пробраться в здание, где происходит преобразование энергии, – сказала Цинния этому человеку, который поднял руки, чтобы защитить лицо.

Пакстон

Гибсон остановился, как бы собираясь с духом для подъема на сцену, где стоял Пакстон. Между ними на восьми ступеньках сейчас никого не было. Все толпились за Гибсоном, предоставив ему возможность подняться первым. Пакстон должен был встретить Гибсона на сцене.

Пакстону вдруг вспомнился первый его день в должности главного исполнительного директора «Идеального яйца». Он заполнял кучу бумаг для получения патента, для функционирования предприятия, сидел за столом, он был один, он боялся, но он был свободен. Ему не надо было больше просыпаться в шесть пятнадцать утра, ехать полтора часа, чтобы целый день ходить по тюремным коридорам под крики, рыдания и зубовный скрежет заключенных.

Гибсон занес ногу над первой ступенькой и опустил голову, сосредоточился. Кто-то протянул руку, желая ему помочь, – Пакстон не видел, чья это рука, но Гибсон оттолкнул ее.

При изготовлении первого «Идеального яйца», официально предназначенного для продажи, трехмерный принтер сломался. Пробные яйца получались хорошо, но Пакстон поменял калибровку, и принтер вдруг остановился, обработав треть пластиковой заготовки так, что получилась лишь верхушка яйцеобразного контейнера. В этот момент Пакстон понял, что совершил ошибку.

Гибсон уже находился на середине лестницы. Самый могущественный человек в мире. Руки у него дрожали. Стоя рядом, Пакстон видел желтоватый оттенок кожи Уэллса. Шею, тыльные стороны кистей рук и неприкрытые одеждой предплечья покрывали коричневые пятна.

Пакстон почувствовал судорожное подергивание в ногах. Хотелось убежать. Хотелось ударить ногой и спустить Гибсона с лестницы. Хотелось схватить его, встряхнуть и спросить:

«Знаешь ли ты, кто я? Видишь меня?»

Гибсон, тяжело дыша, поднялся на сцену, выдохнул и опустил голову. Пакстон сделал шаг назад, уступая Уэллсу дорогу, и тут Гибсон взглянул на него. У него были глаза молодого человека. В них, помимо всего прочего, была жизнь. Энергия. Так вы смотрите на человека, видите беспрестанно вращающиеся колеса и думаете, когда же они останавливаются.

Гибсон улыбнулся, кивнул и сказал:

– И как же вас зовут, молодой человек? – И протянул свою узловатую руку.

Пакстон схватил ее. Непроизвольный рефлекс. Вежливость. Они пожали друг другу руки, ладонь Гибсона была холодной и влажной.

– Пакстон… сэр.

– Пожалуйста, Пакстон, зови меня Гибсоном. Скажи, как тебе нравится работа в Облаке.

– Я… – На мгновение сердце в груди Пакстона остановилось. Он сознавал это. Оно действительно остановилось. Но затем забилось снова. Он попытался сказать то, что намеревался, но слова застряли в горле.

Наконец Пакстон вымолвил:

– Мне здесь нравится, сэр.

– Молодец, – сказал Гибсон, кивая. Он обошел Пакстона и направился к микрофону. Приветственные крики толпы слились в рев, подобный реву водопада, и рядом с Пакстоном появилась Дакота, прижалась к нему, и он ощутил ухом ее горячее дыхание.