Сколь это по-немецки

Анна, навещая его дома: Ты и в самом деле над чем-то работаешь или только делаешь вид?

Почему мне нужно делать вид?

Чтобы произвести впечатление.

Мэр пригласил Ульриха на обед. Ульрих спросил, можно ли прийти с Анной.

С Анной? Ну конечно.

Но она отказалась.

К своему удивлению, он был единственным гостем. Вин упомянула, что заказала его книгу, но та еще не пришла. Она извинилась и вышла из-за стола, когда мэр, посмеиваясь, заметил, что после отъезда Риты Хельмуту пришлось вставить немало стекол. Давно ли вы видели своего брата? спросил он еще.

Я разговаривал с ним по телефону.

Как я слышал, вместе с ним в доме живет кто-то еще.

А. Кто-то из наших знакомых?

Не думаю. Вряд ли. Мэр улыбнулся. У Хельмута дар завязывать дружбу.

Да. Подчас с самыми невероятными людьми.

Когда он в последний раз перед отъездом видел Анну, она спросила, не случалось ли ему в детстве кого-нибудь избить.

Да, один раз. Он был моим лучшим другом. По-своему я до сих пор об этом сожалею. Потом, уставившись на нее: Ты задаешь такие странные вопросы.

Он взял у Анны машину и поехал повидаться с братом. Рядом с автомобилем Хельмута стояло два мотоцикла. В середине неухоженного сада виднелся полуразвалившийся пикап без шин. Ульрих с недоверием уставился на человека, который завопил ему из верхнего окна: Какого черта вам здесь надо. Он был уверен, что это тот самый тип, который несколькими днями ранее пытался его убить. Когда Ульрих повернулся и пошел к своей машине, не ждал ли он выстрела в спину?

Позже он упомянул об этом случае в разговоре с мэром.

Все ли там в порядке? спросил он.

О, разве я не сказал об этом раньше? Это один из новых приятелей вашего брата.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. МОГЛО ЛИ ВСЕ БЫТЬ ПО-ДРУГОМУ?

1

Когда Ульрих, вернувшись в Вюртенбург, навестил Марию, та встретила его в дверях с каменным лицом. Не думала, что ты когда-нибудь до этого дойдешь, сказала она, не стараясь скрыть свое то ли нетерпение, то ли враждебность. Полагаю, ты захочешь осмотреть помещение, чтобы сообщить Хельмуту, в каком состоянии находится его драгоценный дом. На что он никак не ответил. Что тут можно сказать? Ее не привыкший к иронии голос замешкался на слове «помещение», словно из боязни, что он не уловит суть.

Изменилось ли в действительности что-либо? Помимо, конечно, ее голоса, теперь раздраженного, обиженного, и внешности — пяти набранных ею килограммов веса. Гостиная казалась какой-то загроможденной. Не докупила ли она мебели? Всегда ли на большом диване было так много подушек? Он не мог вспомнить.

Мне очень жаль, что все так получилось. Я и не подозревал, что вы с Хельмутом разошлись, пока он не упомянул об этом, встретившись со мной в Женеве.

Что? Она пронзительно рассмеялась. В это трудно поверить. То есть ты не почувствовал, что что-то не так, когда приезжал к нам с этой женщиной?

Ты имеешь в виду Дафну? Нет.

Ты не видел, что бедный Хельмут устал на своем поводке? И просто умирает от желания развлечься… от желания покончить со всеми своими обязанностями, даже если придется отказаться от любимого архитектурного детища?.. А что твой братец замышляет теперь?

Насколько я слышал, он работает над музеем в Брумхольдштейне. И сильно жалуется, поскольку все идет совсем не так гладко, как он рассчитывал.

Ты знаешь, что я имела в виду не это.

Я не знаю, что он замышляет. Мы с ним слегка поссорились, и я не разговаривал с ним, с тех пор как покинул Брумхольдштейн.

Что значит слегка? Ты всегда смягчаешь то, что говоришь. Эта прирожденная вежливость Харгенау. Это ваше собачье дерьмо. Она передразнила его: Слегка поссорились. Затем сказала изменившимся голосом: Ты знаешь, что с того момента, как он ушел, я ни разу не спала с мужчиной. В день, когда он это сделал, я сказала себе, ладно, теперь повеселимся. Я и не подумаю запираться в этом доме и исполнять роль покинутой и обездоленной домохозяйки. И дело не в том, что не представлялось возможностей. Нет… Все из-за того, что я чувствую отвращение… не могу толком объяснить… всякий раз, когда рядом со мной появляется мужчина. Невыносимое отвращение к самой себе… к своей доверчивости. Через четырнадцать лет — совершеннейшая Харгенау. Могла бы догадаться… Она смолкла, из-за того что в комнату вошла его племянница Гизела, церемонно неся поднос, на котором она разложила ракушки, гальку, немного бусин, несколько иностранных монет, сосновую шишку, скелет лягушки. Дядя Ульрих, дядя Ульрих, сказала она тем ясным голоском, которым любила пользоваться по особым поводам на людях, выбери один из этих предметов… какой тебе больше нравится… я провожу тест.

Гизела, не сейчас, сказала Мария. Дядя Ульрих только пришел…

Гизела, не смирившись с отказом, стояла на своем: Ну ладно, пусть он только возьмет, и я сразу уйду.

Они уставились друг на друга. Ты могла бы, по крайней мере, сказать пожалуйста, если хочешь, чтобы кто-то что-то выбрал. В поисках поддержки Мария взглянула на Ульриха.