Сколько костей!

Она покачала головой и поставила передо мной сахарницу. Я отказался, а она положила сахар в свою чашку. Мы больше не говорили, и она сердито смотрела в чашку на свой кофе.

– Я убил этого комиссара, – вздохнул я. – Вчера вечером я убил комиссара Антонена Мадрье.

– Я вас ни о чем не спрашиваю, – заметила Шарлотт.

Мало-помалу я ей обо всем рассказал.

Мы выпили еще по чашке кофе. Приблизительно в середине моего рассказа она предложила мне перцовой водки, я согласился, и она налила две рюмки.

Она слушала меня внимательно, время от времени задавая здравомысленные вопросы. Я был не очень доволен собой, вернее тем, что рассказываю ей такую жуткую историю, но мне было приятно, что она меня слушает.

– Зачем вы уронили на него шкаф? – спросила она.

– Чтобы отвлечь его. В этот момент он как раз хотел убить меня, а "кольт" оказался как нельзя кстати. Хотя он убил бы меня в любом случае, потому что он пришел именно с этой целью. Он специально выстрелил в стену из "кольта", чтобы доказать, что я первым открыл стрельбу и что он убил меня из самообороны. Впрочем, его план великолепно сработал, – добавил я, указывая на лежавшие на матрасе газеты, – Разумеется, не считая того, что он мертв.

Шарлотт прыснула. Я посмотрел на нее с некоторым раздражением.

– Ваш комиссар Мадрье – настоящий кретин.

– Вы полагаете? Можно подумать, что я не по уши в дерьме.

– Тем не менее, – сказала Шарлотт, – он действительно кретин. Мир его праху. – Она снова прыснула и снова вызвала мое раздражение. – Ему следовало пристрелить вас, как только вы вошли. Он мог продырявить стену после этого.

Я смотрел на нее с удивлением и с немного отвисшей нижней челюстью. Плутовка продолжала между тем смеяться. Внезапно она вздохнула и направилась к проигрывателю. Перебирая пластинки, она бросала на меня ядовитые взгляды и время от времени прыскала от смеха.

– Какую музыку вам поставить, старина? Я очень сожалею, но у меня нет аккордеона.

– Я не люблю аккордеон. Мы не могли бы пять минут посидеть без музыки?

– Это трудно, – возразила Шарлотт.

– Я пойду в полицию, – заявил я. – Больше мне ничего не остается.

– Если вы туда пойдете, вас упекут.

Она прошла в ванную комнату и тотчас вернулась с моей одеждой, "кольтом" и пистолетом.

– Я объясню, что невиновен. Постараюсь доказать.

– Черта с два! – воскликнула Шарлотт. Она обожает грубые выражения, которые часто меня шокируют. – Сейчас вам не поверит ни один легавый. Кроме того, Тарпон, опухоль дала метастазы.

– Какая опухоль?

Она бросила на матрас мою одежду и оружие и вознесла руки к небу, что помогло мне рассмотреть ее красивую небольшую грудь.

– Я не знаю, какая опухоль. Это вы детектив, а не я! Ищите!

– Нет, нет, – возразил я. – У вас это великолепно получается. Давайте, объясняйте мне.

Она опустилась на колени возле матраса, подняла с пола мятую пачку "Голуаз" и прикурила сигарету от спички.

– Некто Фанч Танги, – начала она спокойным голосом, – похитил свою дочь. Когда ее мать решила наконец вам сообщить о нем, ее пустили в расход. Когда вы назвали убийце имя Фанча Танги, он решил пристрелить вас, но поскольку у него это сорвалось, эстафету принял комиссар Мадрье, который знал, что вы вернетесь домой с "кольтом". Мадрье и убийца работали вместе. Они оба находились под началом Танги. – Я хотел что-то сказать, но она жестом оборвала меня и закончила почти скороговоркой: – Все ниточки тянутся наверх! Кто-то отстранил от дела... э... первого комиссара... как его фамилия?

– Шоффар.

– Кто-то там наверху отстранил Шоффара и передал дело Мадрье. Разве вы мне не говорили, что Мадрье получил повышение после одного сомнительного дела?

– Это не я говорил, а Коччиоли. Но он сказал это как бы между прочим, ничего не уточняя.

– Этого вполне достаточно. Мадрье был повязан с ними с этого самого момента.

– Черт побери, но это само собой разумеется, – сказал я, тщетно пытаясь придать голосу оттенок иронии.

Шарлотт одним глотком допила свою водку и обхватила голову руками.

– О-ля-ля, Тарпон! О-ля-ля. Все сходится.

– Мне бы хотелось разделить с вами ваш оптимизм, – проворчал я.

– Вы называете это оптимизмом? Послушайте, Тарпон, нужно немедленно написать обо всем этом и отнести в газеты. – Она встала и направилась в угол комнаты за пишущей машинкой "Гермес бэби", заваленной грудой иллюстрированных журналов. – В пяти экземплярах! – воскликнула она, с грохотом поставив машинку на столик. – Один экземпляр для "Либерасьон", один – для "Политик эбдомадер", один – для "Канара" и два мы оставим у себя.

– Эй! Вы позволите мне решать? – спросил я.

Она повернула ко мне лицо.

– Если они убирают всех людей, что-то знающих о Фанче Танги, – сказала она, – то следующей буду я.

VI

Пока Шарлотт, чертыхаясь, искала копирку, я обдумывал ее предложение.

– Послушайте, – сказал я, – пойдем на компромисс. Я ухожу отсюда. – Я встал с матраса, немного конфузясь от того, что был в кальсонах, и начал натягивать одежду. – Я ухожу отсюда, – повторил я. – Я никому не скажу о вас и никто не узнает, что я здесь был. Вы же в свою очередь ничего не будете писать в газеты и выкинете эту историю из головы.