Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло

Лондонские журналисты из «золотого пула», допущенные к освещению жизни высшего общества, словно бы собственным умом поняли, что сообщения о постоянных поражениях на далеком фронте читающей публике надоели. Следовало бы написать что-нибудь повеселее. Тема о русском князе и английском профессоре, предсказывающих скорую встречу с новым цивилизационным вызовом, вторжение из «затерянных миров» неких армад и орд, не уступающих численностью, силой и беспощадностью гуннам, монголам, зулусам Чаки[80], заняла первые полосы газет. Одни писали об этой теории вроде бы в шутку, другие — вроде бы всерьез. Но на два дня шума хватило.

«Высоколобым ученым», вздумавшим на третий день заявить, что никакого профессора Челленджера на свете не существует, как и учреждений, в которых он якобы трудится, во всех редакциях указали на дверь. Вежливо, и не очень.

— О чем вы, почтеннейший профессор Саммерли? — Редактор «Дейли мейл» протянул особенно агрессивному оппоненту, колотившему тростью по столу, великолепного качества фотографию. — Вот русский князь Берестин, вот Челленджер, видите — с бородой, а позади них калмыки и верблюды! О чем еще спорить?

О том, где находится целая тысяча фунтов стерлингов, полученная от публикатора

, редактор обсуждать тем более не собирался. Есть Челленджер, нет Челленджера — кому какое дело?

На следующий день и сдержанно-официозные, и скандально-бульварные публикации перепечатали провинциальные газеты. «Народу нужны здоровые сенсации…»

Сутками позже короткие телеграммы из Кейптауна легли на столы персон, на сенсации реагировать не склонных.

В любом обществе, во все времена, даже библейские, обязательно существовали люди скептические и здравомыслящие. Что следует из самого текста «Книги».

— Что вы на это скажете? — спросил у срочно собранного совещания премьер-министр Солсбери. Отнюдь не у членов кабинета, совсем у других людей. Чьей волей он был поставлен на свой пост и вместе с которыми проводил политику, никакого отношения к воле «избирателей» не имевшую.

— Провокации исключены? — спросил один из «сильных мира», выдернутый с какого-то раута и не успевший сменить фрак на визитку.

— Да, исключены. За источник я ручаюсь. Тем более, в наличии имеются трупы этих «существ», любезно переданные нам участниками боя. И наши офицеры и солдаты, отпущенные из плена без всяких условий.

— Бурами?

— Я бы так не сказал. Буры бурами, но люди, сыгравшие в этом деле главную роль и настоявшие на передаче пленных, были русскими. Безусловно. Лейтенант Алджернон не лингвист, но сотни две слов услышанного им языка он знает. И это совсем не голландский…

— Вывод, сэр? У нас нет времени на теоретизирование.

— Это — правильно. Что может быть проще? Там — русские волонтеры. Здесь русский князь. Здесь говорят о нашествии монстров. Там оно происходит.

— Из этого следует, любезный сэр, вы поверили всему? — спросил с совсем не любезной улыбкой господин, имеющий отношение к нескольким банкам, ведущим свою историю с тех времен, когда в Европе вошли в обращение деньги в их условном выражении.

— «Всему» я никогда не верю, — с достоинством ответил премьер, спинным мозгом чувствующий, что на этом посту ему оставаться недолго, если не сумеет придумать чего-то эффектного и экстраординарного. А сохранить кресло хотелось до чрезвычайности. Отчего и острота мышления обострилась.

— Как же толковать ваши слова о русском князе и русских волонтерах? Уж не в том ли смысле, что они это все и устроили? Я не питаю к русским никаких симпатий, но даже они на такое не способны. Не по моральным, по чисто техническим причинам, — спросил банкир.

— Простейшее ведь решение, — взяв из рук лакея сигару, ответил премьер. — Если взять и пригласить прямо на наше совещание русского князя? Со всеми необходимыми фигурами изъявить ему глубочайшее уважение и прямо спросить обо всем, что нас волнует. Как?

Присутствующие господа задумались. Никто из них никогда не действовал «в лоб». Не британский это стиль. Немцы в тридцать девятом уже раздолбали за месяц союзную Польшу, проехали в сороковом слабенькими гусеницами Францию и окрестности, а «гордые альбионцы» все думали, «а вдруг удастся даже от Дюнкерка вермахт в сторону ненавистной России повернуть».

— А почему бы и не позвать? — после долгого пыханья сигарой сказал лорд с длинными, свисающими до воротника усами, через пять лет тоже ставший премьер-министром.

— Если он захочет прийти… — саркастически усмехнулся джентльмен лет сорока, бритый, как актер. — Леди Спенсер и леди Макрай вы во внимание не принимаете? Они ведь могут и не позволить!

— Эфроим, не приумножайте сущностей, — премьеру все происходящее ужасно надоело. Он сожалел, что не решил вопрос единолично. Но что вышло, то вышло.

Вопреки всем сомнениям, после трех сделанных в разные адреса звонков князь Берестин нашелся и немедленно согласился на встречу. Правда, словно бы мельком, заметил, что у него в России слова значат только то, что значат. Если в гости и поговорить — одно. Если иначе — не обессудьте. Через полчаса буду.