Скоро сказка сказывается

— Василис, может, сыграешь чего-нибудь? — заискивающе предложил мне Кондрат. — Авось поможет… А то нам ночевать негде…

Я пораскинула мозгами, но на ум, как назло, ничего не шло, кроме «Спи, моя радость, усни.» и «Спят усталые игрушки.» Ещё в голову упорно лезло пушкинское «Проснись, красавица! Открой сомкнуты негой взоры.»

— Интересно, — вслух подумала я. — А если сымпровизировать? Сработают гусли или нет?

В конце концов, попытка не пытка, и я громко завыла на неопределенный мотив бессмертные строки. И что вы думаете? Сработало!

Девушка села, недоуменно поморгала, потянулась и с подвыванием зевнула. Потом она увидела своего королевича и с радостным визгом кинулась ему на шею.

Я минут пять поглядела на встречу двух любящих сердец, плюнула и вышла.

— Чего там? — поинтересовался волк.

— Любовь-морковь, — неопределённо ответил Кондрат. — А ночевать нам по-прежнему негде. Апартаменты, благодаря нашей предводительнице, основательно заняты. Василис, ну ты чего, до утра не могла подождать? Пусть бы постонал ещё немножко. А теперь туда даже входить неудобно. Ты вообще меня слышишь?!

Я посмотрела на горизонт, где поднималось облако пыли, и спросила:

— Что это там такое?

— А это опять за кем-то погоня, — ответил конь, до того хранивший индифферентное молчание. Оно и понятно — ему крыша на ночь вовсе необязательна. — Интересно, за кем?

Вскоре всем присутствующим стало ясно, что гонятся за хорошо знакомым мне Никитой-царевичем, который зажимал под мышкой явно что-то очень ценное. Подскакав к пещере, царевич соскочил со взмыленного серого коня с золотой гривой и бросился в пещеру, крикнув:

— Вы меня не видели!

Златогривый конь тут же исчез.

Я с открытым ртом посмотрела вслед Никите. Вы не поверите! Он побрился!

Вскоре подоспела погоня. Представительный воевода с обширной чёрной бородой грозно спросил у нашей компании, удобно расположившейся на травке рядом со скатертью-самобранкой:

— А не проезжал ли тут добрый молодец на златогривом коне?

Мы дружно замотали головами, подразумевая отрицательный ответ.

— Не видали, — ответила я, жуя пирожок с брусникой и одновременно намазывая здоровенный ломоть хлеба маслом и укладывая сверху горку чёрной икры. — Вот сколько сидим, ни одного конного не видели! Баба-яга пролетала, два змея опять же. а конных не было!

Кондрат попытался что-то каркнуть, но я вовремя заткнула ему клюв куском копчёной сёмги. Воевода подозрительно посмотрел на меня, но всё же развернул свой отряд и поскакал в другую сторону.

Через пару минут из пещеры осторожно выглянул царевич.

— Ускакали? — спросил он и, не дожидаясь ответа, плюхнулся на траву рядом со мной и ухватил со скатерти баранью ногу. Судя по всему, он не обедал как минимум неделю.

— А королевна твоя где? — поинтересовался Кондрат, проглотив, наконец, рыбу. — Неужто испугался, сбежал из города, бросил девушку в беде?

— Ничего подобного! — оскорбился царевич с набитым ртом. — Я её расколдовал… а потом уже сбежал. Она что заколдованная, что расколдованная — разницы никакой!

— А чего спёр, что за тобой такая толпа гоняется? — продолжил допрос волк, не забывая подхватывать со скатерти ломти бифштекса с кровью.

— Во! — ответил царевич, махом выдув кувшин кваса, и размотал свёрток. Оттуда ярко блеснуло золотом. — Гляньте, какое диво!

В большой клетке сидела небольшая птица в золотом, переливающемся разными цветами оперении.

— Жар-птица! Неужто у Афрона спёр? — охнул Кондрат. — На кой она тебе?

— Так Ванька, братец мой, должен был её привезти! Я и решил, что если папеньке это чудо в перьях предоставлю, он меня простит! — пояснил Никита.

Тут я подумала, что выпросить птицу у Никиты не в пример проще, чем украсть её у царя Афрона, и приняла грустный вид.

— Ты чего? Ты, никак реветь удумала? — заволновался царевич, хватаясь на отсутствующую бороду.

— Как же мне не плакать! — заголосила я, заламывая руки. Не хватало только биения себя в грудь, посыпания скорбной главы пеплом от сигарет с ментолом и разрывания одежды на самых интересных местах. До этого, я надеюсь, не дойдёт. — Ты птицу отцу отдашь, он её под замок посадит, а я, горемычная, навсегда здесь останусь! Мои батюшка с матушкой глазоньки себе выплачут, дочку домой дожидаючись, бабушку старую кондрашка хватит.

— Чего это я должен твою бабку хватать? — возмутился Кондрат. — И за что, интересно?

Тут я на минуточку наклонилась к подлой птице и тихо и вежливо попросила больше меня не прерывать. Угольно-черное оперения Кондрата приобрело явный красновато-бурый оттенок.

— Да зачем тебе птица-то? — всё добивался ответа царевич. Видимо, моё импровизированное представление имело успех. Вот и «Плач Ярославны» сгодился! Помнится, руководитель нашего драмкружка особенно хвалил меня за экспрессивность. Так и говорил: «Эх, Васька, как исполнение твоё за душу берет, мать-перемать!»

— Чтоб домой вернуться, — пояснил Кондрат, немного пришедший в себя, и рассказал царевичу всю эпопею.

Никита шмыгнул носом и задумался.

— Да ладно, бери, — сказал он наконец. — Вообще-то, возвращаться мне не особенно хотелось.