Скорость тьмы

Вдруг Эмми права и я нравлюсь Марджори как вещь, предмет, как кусок ветчины? Вдруг я просто нравлюсь ей больше других объектов исследования, потому что я спокойный и дружелюбный?

Сейчас я не чувствую себя спокойным и дружелюбным. Мне хочется кого-нибудь ударить.

Докладчик пока не сказал ничего, о чем мы не знали из интернета. Он не может объяснить, в чем состоит метод, не знает, где регистрироваться, чтобы принять участие в исследовании. Не говорит о том, что компания, где я работаю, купила этот проект. Возможно, он просто не в курсе. Я ничего не говорю. Мистер Алдрин может ошибаться.

После собрания многие остаются, чтобы обсудить новое лечение, но я быстро уезжаю. Хочу пойти домой и подумать о Марджори без Эмми. Мне не нравится представлять, как Марджори проводит клинические исследования, мне хочется вспоминать, как она сидела рядом со мной в машине. Думать о ее запахе, об отблесках света в ее волосах, о том, как она фехтует.

Пока я мою машину, думать о Марджори легче. Я отвязываю от сиденья овечью шкуру и вытряхиваю ее. Даже если быть очень аккуратным, в ней что-то застревает: соринки, пылинки, а сегодня – скрепка. Непонятно откуда. Кладу скрепку на переднюю панель, сметаю пыль с сидений, пылесошу пол. Шум пылесоса раздражает, но так быстрее, чем протирать пол тряпкой, и меньше пыли попадает в нос. Мою лобовое стекло изнутри, тщательно прохожусь по всем углам, затем чищу зеркала. В магазинах продаются специальные средства для мойки машин, но все они плохо пахнут, и меня от них тошнит, поэтому я использую лишь мокрую тряпку.

Вновь покрываю сиденье чехлом и аккуратно завязываю веревки. Ну вот – машина готова к воскресному утру. Я езжу в церковь на автобусе, но мне нравится думать, что моя машина чистая, как и полагается в воскресенье.

Быстро принимаю душ, не думая о Марджори, потом ложусь в постель, и мысли возвращаются. Образ Марджори движется, но не меркнет. Ее лицо мне гораздо легче читать, чем лица других людей. Выражения не сменяются слишком быстро, и я успеваю понять. Засыпаю, глядя на ее улыбку.

IV

Том смотрел с улицы, как Марджори Шоу и Дон Пуато пересекают двор. Люсия думала, что Марджори прониклась симпатией к Лу Арриндейлу, а она – пожалуйста – идет с Доном. Тот, разумеется, отобрал у нее сумку со снаряжением. Если бы он ей не нравился, она не отдала бы…

Вздохнув, Том провел рукой по редеющим волосам. Он любил фехтование, любил, когда приходили люди, но вечные интриги и выяснения отношений в группе с годами утомляли все больше. Он хотел, чтобы в их с Люсией доме люди раскрывали потенциал по максимуму и в спорте, и в общении, но иногда ему казалось, что у них во дворе ошивается кучка вечных подростков. Ученики то и дело приходили к нему поныть и пожаловаться на одногруппников.

Или вываливали свои проблемы на Люсию. Это в основном женщины. Подсаживались, изображая интерес к вязанию или фотографиям, и изливали душу. Том с Люсией часами обсуждали, что происходит в группе, кого поддержать, как помочь, как не взять на себя лишнюю ответственность.

Когда Дон с Марджори подошли ближе, Том увидел, что девушка недовольна. Дон, как обычно, ничего вокруг не видит, что-то тараторит и размахивает ее сумкой, воодушевленный собственной речью. Ну началось, подумал Том. Сегодня он обязательно услышит, чем Дон не угодил Марджори и как Марджори холодна.

– …Еще он хранит вещи в одном и том же месте, не может положить в другое! – говорил Дон, когда они подошли ближе, и Том стал различать слова.

– Это называется аккуратность! – ответила Марджори, тон у нее был чопорный, значит, она сердилась всерьез. – Ты разве против аккуратности?

– Я против одержимости, – сказал Дон. – Вот вы, миледи, проявляете здоровую гибкость: паркуетесь иногда на этой стороне улицы, иногда на той, носите разную одежду. На Лу всегда одинаковая одежда – чистая, надо признать, но одна и та же… и странная привычка хранить снаряжение.

– Ты переложил его вещи, а Том заставил тебя вернуть их на место, да? – спросила Марджори.

– Да, чтобы Лу не расстроился… – обиженно буркнул Дон. – Это нечестно!

Том видел, что Марджори готова накричать на Дона. Он сам был бы не прочь. Однако кричать бесполезно. Бывшая девушка Дона, серьезная и работящая, восемь лет его воспитывала, и все без толку.

– Я тоже люблю порядок, – вмешался Том, стараясь убрать из голоса негодование. – Легче для всех, когда каждый знает, где лежат его вещи. Между прочим, потребность все разбрасывать где попало так же смахивает на одержимость, как привычка класть на одно и то же место.

– Брось, Том! Забывчивость и одержимость – разные вещи!

Тон у Дона был не сердитый, а снисходительный, как будто Том – маленький глупый мальчик. «Интересно, а на работе Дон так же себя ведет? Если да, то понятно, почему у него сплошные дыры в резюме», – думал Том.

– Правило придумал я, Лу просто его выполняет, не в чем его винить, – сказал Том.

Дон, пожав плечами, пошел за снаряжением.