Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

Она зажгла лампу – часы показывали начало первого ночи, значит, спала она не меньше пяти часов. За окном чернела осенняя ночь – она заснула, не зажигая света.

Сверху послышались едва различимые шаги – значит, мама вернулась и не хочет ее будить, и чего ты разрычался, делать тебе нечего, дурной пес, жалко было дать досмотреть, чем все это кончится, да? Интересно же. Дурак.

Тело продолжало гореть, руки-ноги затекли и теперь неприятно кололо тысячами иголок.

Дурак. Иди спать.

Ху перестал рычать, но продолжал проявлять не свойственную ему нервозность.

Иди спать, я сказала!

Неожиданно сверху опять послышались шаги, на этот раз не в маминой комнате, а в кабинете деда. Тошка села на кровати, прислушалась: это странно, уж он то вряд ли мог приехать один без посторонней помощи. Дядька? Он, как известно, никогда не заходит в комнату своего отца ни здесь, ни в Москве, никогда, это уж стало в семье притчей во языцех, да и на ключ дед всегда закрывает свой кабинет, когда отсутствует.

– Ху, кто там?

Собака взглянула на нее недовольно: мало того, что спит как сурок, не добудишься, так еще и дураком обзывает.

Девушка погасила свет, вышла в коридор, на цыпочках поднялась по лестнице – дверь на второй этаж оказалась запертой на ключ. Она приложила ухо к замочной скважине и, стараясь не дышать, простояла несколько минут в таком положении: шаги – не шаги, но какое-то шевеление на втором этаже явно происходило.

Трусихой она никогда не была – в детстве братья, Антон и Герард, всегда именно ее будили по ночам и отправляли бродить по темному дому, если им чудилось что-то страшное, и она, лязгая зубами, выполняла их поручения – но и сказать, чтобы походы эти как-то особо с годами закалили ее характер и прибавили через край бесстрашия, тоже было бы неверно. Рассудительностью же она отличалась, и достаточно выгодно, даже по сравнению со своими старшими братьями.

В данном случае логика ее размышлений была такова:

если дверь на второй этаж закрыта на ключ (а она закрыта), значит, находящийся там человек или вошел и закрыл ее за собой, или залез через окно. Если второе – это злоумышленник, если первое – кто-то из своих;

но если жулик – почему не лает Ху, а только загадочно рычит? А если свой – зачем лезть через окно?

если жулик, то уходить он будет, по всей вероятности, тоже через окно, а если свой, то можно предположить, что воспользуется дверью. Но определить это удастся не ранее, как незнакомец надумает покинуть дом;

значит что? Значит, надо запастись терпением и ждать, а потом уже решать, как быть с милицией – вызывать или не вызывать.

Логика собственных умозаключений девушке представилась убедительной, она прокралась обратно в свою комнату, заперлась на все возможные замки, не зажигая света устроилась у окна и стала ждать.

То, что довелось ей увидеть в ту ночь, и пыталась теперь во всех подробностях передать Антонина Заботкина столпившимся вокруг нее газетчикам и представителям правоохранительных органов.

– … Я сидела, наверное, минут тридцать, если не больше – полная тишина, ни звука, потом раздался какой-то шорох, и я увидела в окне темный силуэт человека, спускавшегося по водосточной трубе. Через плечо у него висел продолговатый предмет, завернутый в черную тряпку. Двигался он очень медленно, неслышно, а когда проползал мимо моего окна – его глаза блеснули в свете уличного фонаря, и он меня увидел: мы встретились взглядами и, как завороженные, мне показалось, целую вечность смотрели друг на друга. Я его узнала и очень испугалась, потому что этого не могло быть – усы, борода, черная кепка, маскарад какой-то.

Я отскочила от окна и тут же услышала такой ржавый грохот – по-видимому, труба не выдержала нагрузки, обвалилась и ночную тишину как взрывом прошило.

– Прошило взрывом? – переспросил кто-то из журналистов. – Это как же?

– Ну как? Полная тишина – в ушах звенит и вдруг гром над самой головой, как будто тебя медным тазом ударили… звуком прошило… по голове…

– Интересно. – Молоденький журналист подсел к ней поближе, соболезнующе заглянул в глаза. – Очень интересно. А «ржавый грохот» – не прокомментируете, – это что за зверь?

Тошка не уловила иронии, ее переполняли эмоции.

– Ржавый грохот – это когда железом по железу, так что даже мурашки высыпают…

– А в сурьму железо не обмакивают перед этим?

– Какую сурьму? Никакой сурьмы. Грохот, похожий на обвал, знаете, когда камни с гор падают и на пути своем все сметают, такой гул идет, аж уши закладывает…

– Вы, девушка, стихов не пишете?

– Пишу, – честно призналась Антонина и тут же спохватилась, – но сейчас речь не об этом.

Почему вы про стихи? Вам не интересно, что я говорю?

На выручку к ней пришел Яшин.

– Интересно, даже очень интересно. Молодые люди, вы нам мешаете. Сидите молча или я вас выгоню. Рассказывайте, Антонина Аркадьевна.

Тошка победно взглянула на журналиста: так-то вот! Продолжила:

– Потом опять тишина. Я подождала какое-то время, подхожу к окну, а он лежит на дорожке внизу на спине и над собой в вытянутых руках держит этот предмет в тряпках…

– А кто «он», – Ярослав очень надеялся на успех.