Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина

– Пойми, маленький мой правдоискатель, – заключила она с некоторой даже грустью за столь бесперспективное времяпрепровождение сидящего перед ней следователя, – плетью обуха не перешибешь – так умные люди учили меня никогда не доказывать своей бесспорной правоты гаишнику: смирись, заплати и дальше в путь. – Она легко поднялась, разгладила смятый комочком пропуск. – Надо подписать?

– Непременно, давайте. Признаюсь – не хочется расставаться: уж больно поучительной оказалась наша беседа, спасибо. Но у меня маленькая просьба: постарайтесь в ближайшее время не отлучаться далеко от дома, вы можете понадобиться следствию для оказания помощи в раскрытии этого преступления – у меня осталось к вам несколько вопросов.

Она нарочито тяжело вздохнула, заставила себя улыбнуться.

– Вот как? Тогда, быть может, хотя бы намекнете о чем? Надо же подготовиться: хочу в своей помощи быть максимально достоверной и доказательной.

– С удовольствием. Мне интересно знать, кому и зачем понадобилась эта инсценировка с погромом на даче и вашим похищением. Хотя у меня и есть некоторые на этот счет предположения, но важно, чтобы они подкрепились фактами. Начальство мое, к сожалению, не очень-то доверяет интуиции. – Он протянул ей подписанный пропуск.

Валерия Модестовна, пристально глядя в глаза Мерину, постояла не двигаясь, застыла на какое-то время, затем села на прежнее место напротив следователя, положила локти на стол, подалась вперед и вытянула трубочкой, как бы для поцелуя, губки.

– Милый мой мальчик, мне показалось, что ты меня внимательно слушал и даже услышал.

Оказывается, действительно, только показалось. Очень жаль. Ну что ж: не тратить драгоценное время впустую и не пытаться прошибить лбом стенку – это умение приходит к нам с возрастом. У тебя все еще впереди.

Она не без кокетства вытянула из меринских пальцев бумажку и скрылась за дверью.

Целый день Марат Антонович не отвечал на телефонные звонки, и это обстоятельство Мерина озадачило: куда мог подеваться больной, редко выходящий из дома человек?

Смотрящие на Тверскую улицу окна твеленевского кабинета в ряду своих ярких собратьев чернели впалыми глазницами, что также не прибавило покоя, Сева невольно с шага перешел на легкую трусцу.

Ему, как обычно, долго не открывали, но, когда вместо Нюры в дверном проеме возник Герард, он забеспокоился всерьез.

– Привет, а где Нюра?

– В больнице.

– Заболела?

– Папу увезли.

– На дачу?

– «Скорая», в больницу.

– А что с ним?

– Не знаю.

Он заплакал.

– Нюра – в больницу? А ты что же?

– Она мне велела с дедом быть.

– Войти можно?

Герард молча посторонился, достал носовой платок, стал громко сморкаться.

Мерин прошел в кухню, сел у заставленного водочными бутылками стола, огляделся: было похоже, что хозяйские ноги не ступали здесь никогда – повсюду грязная посуда, на полу жирные разводы, объедки, мусор. Он крикнул в прихожую:

– Гера, пойди сюда.

Тот вошел, шмыгая носом, кулаком размазывая по щекам слезы. Сева снял с соседнего стула сковороду.

– Сядь, расскажи, что случилось.

– Я не знаю, я у деда был, Турсоат позвал, сказал – звони в «скорую».

Он замолчал, всхлипнул.

– И что? Ты позвонил?

– Да.

– А что Турсоат у вас делал? Это дворник ваш?

– Да.

– И что он тут делал?

– Я не знаю.

– Часто он приходит?

– Да. Каждый день.

– Да не реви ты! – Мерин вдруг неожиданно для себя рассвирепел. – Что ты разнюнился? Что врачи «скорой» сказали?

– Я не знаю. Я позвонил и спрятался. Очень страшно было.

– В какой больнице, не знаешь?

– Нет. Я к деду пойду.

– Постой! – Сева поймал его за рукав, усадил на стул. – Когда это случилось?

– Утром.

– И что, Нюра с тех пор не появлялась?

– Нет. – Губы его опять начали кривиться, подбородок задергался.

– Не реви, я прошу! Не реви. Скажи: и никто не приходил, не звонил?

– Кто?

– Ну, я не знаю, кто-нибудь: сестра, племянница. Ты им сообщил?

– Нет.

– И его жене не звонил?

Герард поднял на Мерина, округлил красные от слез глаза. Улыбнулся.

– Кому?

– Ну жене Марата Антоновича, твоей матери. Не звонил?

– Зачем?

Сева недоуменно взглянул на него, потом качнув головой негромко произнес:

– Да, это ты, пожалуй, верный вопрос задал. А вообще-то они давно не виделись?

– Кто?

– Родители твои?

– Ни – ког-да. – радостно, как показалось Мерину, сказал Герард. – Я к деду пойду. – Он опять поднялся.

На этот раз Сева не стал его удерживать, бросил в спину:

– А ты?

Он застыл в дверях, затем повернулся и с хитрой, заговорщической улыбкой прошептал:

– Я про нее все знаю. Все. Но отцу я ничего не говорю.

Мерин рванулся, собой загородил выход.

– Что ты знаешь?!

– Она живет на даче у писателя Колчева, – продолжил свой шепот Герард, – давно уже, мне Федя сказал, а отец не знает.

– Какой Федя?

– Друг мой. Он хороший, добрый. Пусти, я к деду пойду.

– Подожди, скажи, Гера, а ты ее давно видел?

– Кого?

– Свою мать, Валерию Модестовну?

– Она мне не мать. У меня нет матери. Не было. У меня отец, папа мой, Марат, очень-очень люблю, очень, и он меня, мы всегда вместе, я всегда с ним… но сегодня… сегодня, – лицо его искривилось, и он, громко всхлипнув, уткнулся в меринское плечо, – сегодня его увезли… «скорая»…

Он зарыдал.