Скромный герой

— Понятно, — подтвердил капитан, впившись глазами в Литуму. Он склонился к самому лицу своего подчиненного и заговорил совсем другим тоном: — Но поскольку у нас сейчас нет вообще ничего, то и бредни — это лучше, чем ничего. Что это за тип? Давай рассказывай.

— Это, в общем-то, давняя история, мой капитан. — (Комиссар полиции отметил, что в голосе и во взгляде Литумы появилась неловкость, как будто ему не хочется, но приходится ворошить прошлое.) — Я думаю, к нашему делу она не имеет никакого отношения. Но я помню, этот сукин сын везде оставлял свои рисуночки, закорючки, которые можно было принять и за паучков. На бумажках, на газетах. Иногда даже чертил палочкой по земляному полу в чичериях, где мы проводили время.

— И кто же был этот сукин сын, Литума? Выкладывай сразу, не доводи меня своими недоговорками.

— Давайте выберемся ненадолго из этой печки и попьем соку, мой капитан, — предложил сержант. — История эта долгая, но, если не заскучаете, я вам ее расскажу. Не волнуйтесь, сок за мой счет.

Они отправились в «Жемчужину Чиры»^[33], маленький бар на улице Свободы, рядом с пустырем, где, как поведал Литума, во время его молодости проводились петушиные бои и ставки были серьезные. Он приходил туда несколько раз, но, вообще-то, бои ему не нравились, ему было грустно смотреть, как несчастные птицы клювами и шпорами калечат друг друга. В баре не было кондиционера, воздух охлаждался вентиляторами. И ни единого посетителя. Сержант и капитан заказали сок из лукумы (и побольше льда!) и закурили.

— Его звали Хосефино Рохас, и был он сыном лодочника по имени Карлос Рохас — того самого, что перевозил коров с ферм на скотобойню в те месяцы, когда река разливалась, — начал Литума. — Я познакомился с Хосефино, когда сам был еще очень молод — сопляк, короче. У нас была своя компашка. Нам нравились попойки, гитары, пивко и девки. Кто-то окрестил нас непобедимыми — или мы сами так назвались. Мы даже гимн сочинили.

И Литума, улыбаясь, запел тихим, хрипловатым голосом, но вполне музыкально:

Они непобедимые,

не жнут, не сеют,

работать не умеют,

знают только пить да играть,

знают только жизнь прожигать.

^[34]

Капитан отметил удачное выступление хохотом и аплодисментами:

— Отлично, Литума! Стало быть, по крайней мере в молодости у тебя тоже стоял.

— Поначалу нас, непобедимых, было трое, — продолжал сержант, погрузившийся в ностальгические воспоминания. — Мои двоюродные братья, Хосе и Обезьян Леон, и ваш покорный слуга. Трое мангачей. И уж не знаю, как это к нам прилепился Хосефино. Он был родом не из Мангачерии, а из Гальинасеры, где раньше находились рынок и бойня. Не помню, почему мы приняли его в нашу компанию: между двумя районами тогда была непримиримая вражда. На кулачках и на ножах. Война, из-за которой в Пьюре пролилось немало крови, поверьте.

— Мать твою, да ты пересказываешь мне древнейшую историю этого города, — возмутился капитан. — Я прекрасно знаю, где была Мангачерия: на севере, вниз по проспекту Санчеса Серро, там, где старое кладбище Сан-Теодоро. Но вот Гальинасера?

— Прямо здесь, рядышком с Пласа-де-Армас, вдоль реки к югу, — показывал Литума. — Район так называли из-за бесчисленного множества грифов-стервятников^[35], собиравшихся вокруг скотобойни в те годы, когда коровы хорошо продавались. Мы, мангачи, были за Санчеса Серро, а стервятники стояли за АПРА^[36]. Этот сукин сын Хосефино был стервятник, а еще он говорил, что побывал в учениках у забойщика скота.

— Так вы, значит, были бандитами?

— Раздолбаями, и не более того, мой капитан. Мы, естественно, безобразничали, но ничего серьезного не было. Дальше потасовок мы не заходили. Но потом Хосефино стал работать на публичный дом. Он ловил девчонок и отправлял их в Зеленый Дом. Так назывался бордель на выезде из Катакаоса, когда Кастилья была еще не Кастилья, а Такала. Вам довелось побывать в этом заведении? Шикарное было местечко.

— Нет, но я много слышал о знаменитом Зеленом Доме. В Пьюре он давно уже сделался легендой. Так, значит, Хосефино стал котом. И что же, это он рисовал паучков?

— Он самый, мой капитан. Паучков — так мне кажется, хотя, быть может, память меня и подводит. Я не совсем уверен.

— Но почему ты так ненавидишь этого кота, Литума, могу я спросить?

— По многим причинам. — Мясистое лицо сержанта омрачилось, в глазах полыхнула ярость; он принялся энергично растирать свой двойной подбородок. — Но главная из них — то, что он сделал, пока я сидел в каталажке. Эта история вам, конечно, известна: меня сцапали за то, что я сыграл в русскую рулетку с одним здешним землевладельцем. Как раз в Зеленом Доме это и случилось. С пьяным белым богатеем по фамилии Семинарио — мы сыграли, и он вышиб себе мозги. Хосефино воспользовался тем, что меня посадили, и заграбастал мою подружку. Он заставил ее работать на себя в Зеленом Доме. Звали ее Бонифация. Я привез ее с верховьев Мараньона^[37], из Санта-Мария-де-Ньева, это там, в Амазонии. Когда она стала шлюхой, ее прозвали Дикаркой^[38].