Скучаю по тебе

– Синдром Аспергера считается одной из форм аутизма. Но поскольку у Хоуп нет никаких сложностей в учебе, будем считать, что у нее легкая форма заболевания.

– То есть все-таки не аутизм? – настаивал отец.

– Если хотите, можно и так сказать.

– И в чем заключается синдром Аспергера? – Я решила, что не уйду домой, пока не получу полной информации, только потому, что отец решил упереться в точное определение.

У нас ушел месяц на то, чтобы получить направление в детскую больницу в Лондоне. Потом все утро мы потратили на тесты. И сейчас Хоуп ждала нас в холле под присмотром студентки медицинского факультета, которая приняла меня за мать Хоуп. Эта студентка была моей ровесницей, можно представить, насколько я плохо выгляжу, если с виду гожусь в матери такому большому ребенку. Отец обещал Хоуп, что мы пойдем в зоопарк, если она будет себя хорошо вести, но надолго ее не хватит, так что у меня было мало времени на вопросы.

Сейчас всю информацию можно найти в Интернете. А в те годы еще не у каждого дома был ноутбук. Слово «гуглить» еще не вошло в обиход. Я каждую неделю ходила в местную библиотеку за новыми книжками, но выбор научной литературы там был невелик. И хотя я прочла все, что было написано в статье про аутизм в Большом медицинском словаре, я ни разу не встречала там упоминания о синдроме Аспергера.

– Этот синдром характеризуется сложностями в социальном общении и взаимодействии, – пояснил доктор.

– Вы не могли бы привести пример? – попросила я.

Отцу все сказанное было даже менее понятно, чем мне.

– Конечно, все люди разные. У некоторых могут быть очень хорошо развиты речевые навыки, но они понимают все, что им говорят, буквально. Им бывает трудно найти друзей. Им интересно говорить только о чем-то одном, о предмете, который их интересует…

– Тесс, это же как наша Хоуп со своими дисками и музыкой! – воскликнул отец.

Его признание проблемы как факта уже было огромным шагом вперед.

– Им может нравиться играть в одну и ту же игру, выполнять одну и ту же последовательность действий, – продолжал доктор. – У них могут быть проблемы с координацией действий. Бывает, что такие дети страдают депрессией или повышенной возбудимостью…

Это как раз объясняло ее резкую смену настроения.

Я подумала: интересно, он выбирает те симптомы, которые касаются именно Хоуп, чтобы прояснить ситуацию для отца, или у Хоуп просто был классический случай?

На безымянном пальце его худой руки было обручальное кольцо. Может быть, в рамке на столе был портрет его жены? Или детей? И если с детьми было что-то не так, замечал ли он эти признаки первым или отказывался их видеть до последнего?

– А почему возникает синдром Аспергера? – спросил папа.

– Этот синдром стали диагностировать отдельно совсем недавно, в девяностых, так что точные причины его возникновения до сих пор неизвестны.

– Знаете, наша семья пережила большое горе, у меня умерла жена, – сказал отец. – Моя дочь Тесс делает все, что может, но она совсем юная, понимаете, доктор?

Я просто поверить не могла в то, что он говорит. Я отказалась от всего в жизни ради того, чтобы воспитывать Хоуп, а его жизнь при этом не изменилась ни чуточки, и он смеет винить меня в болезни Хоуп! Внутри меня все кипело от ярости, и мне приходилось постоянно стискивать челюсти и крепко сжимать руками ручки кресла, чтобы удержаться, не встать и не уйти. Но я понимала, что если встану и уйду, Хоуп от этого лучше не будет.

– Причина не в воспитании, мистер Костелло, – сказал доктор.

При этих словах мне захотелось встать и крепко обнять его.

– Боюсь, что это врожденное и ей придется жить с этим всю жизнь.

Да, обнимать не за что.

– Это нельзя вылечить? – спросил отец так растерянно, что мне снова стало жаль его.

– Мы можем только подсказать варианты поведения для Хоуп и людей, которые ее окружают.

– Варианты! – заорал отец. – Мы приехали в такую даль ради вариантов! Да вы хоть представляете, во сколько нам обходится платная парковка, пока мы здесь?

По дороге в зоопарк мы остановились на детской площадке в Риджентс-парк, и отец купил нам мороженое в киоске. Мы все устали от этой больницы, устали слушать, как чужие люди говорят нам то, что навсегда изменит нашу жизнь. Ни я, ни отец не сказали ни слова, но можно было почти услышать, как в голове роятся мысли о том, как мы теперь будем жить дальше.

Мне было легче от того, что наконец появился диагноз, потому что теперь мы могли получить от государства помощь, но в глубине души я корила себя за то, что нам пришлось подвергнуть ее официальной экспертизе. И если ничего нельзя было ни вылечить, ни исправить, то какой в этом толк? Тут я была согласна с отцом.

В душе образовалась какая-то пустота – у меня больше не было возможности утешить себя тем, что все это глупости, с ней все в порядке и все пройдет.