Скука прекрасной Бурруджун

Пыльные свитки их не очень интересовали, за что Бурруджун не преминула им попенять. В тех свитках были написанные рукой самого Арудаину, прадеда Шашатаны, хроники десятилетней войны с королевством Ишун, а так же история восстановления Лазоревого края после этой опустошительной и горькой войны. Второй свиток содержал древнейший список поэмы о небесной фее и огненном драконе, основателях Лазоревого края. Дамы помолчали немного, из уважения к прадеду, а потом вернулись к драгоценностям, незаметно перескочив на саму красавицу Аль-наан-Рада.

– Муж ее очень любил, – доверительно сказала Гу-иш-Равата, чьи предки спокон веку служили при дворе, храня в семье тайные и стыдные истории из жизни придворных и правителей. – Любил так, что не отпускал никуда, даже на поклонение святыням в дни больших праздников. Она была заперта во внутреннем дворце, и видеть ее лицо могли только две служанки, остальным разрешено было приближаться только к дверям покоев.

Гу-иш-Равата была круглолицей, пышной, яркоглазой женщиной средних лет, которая невероятно, искренне любила сплетни. Глаза ее сладко блестели, голос понижался и напоминал мурлыканье кошки, когда она вела разговоры на излюбленную тему. Дама никогда не искала выгоды в слухах и кривотолках, так что прекрасная госпожа прощала ей это не вполне невинное увлечение, приносившее, впрочем, немало захватывающих тем для бесед в кругу дам.

– Должно быть, это было невероятно тоскливо, – невнятно пробормотала Бурруджун.

В зубах у нее была зажата нить: она была занята шитьем. Мона-дар-Ушшада весьма неодобрительно посматривала на это занятие, но перечить не смела. Она теперь тонко понимала границу дозволенного ей вмешательства. Хотя и считала, что вышивание – единственно подобающее занятие для госпожи, и страдала в душе, видя как та шьет своими руками маленькие рубашечки и платья в подарок недавно появившимся племянникам. Единственное, что примиряло старшую даму с этим, так это то, что вещицы были достаточно изысканны и прелестны.

– А может, она была не так уж красива? – простодушно спросила младшая Мин-Кулум. – Раз ее прятали.

– Вот еще глупости! – возмутилась Шиане-дар-Асана, дама весьма в возрасте, прислуживавшая еще матушке правителя и в юности слывшая красавицей.

В те далекие времена ее нередко сравнивали с незабвенной Аль-наан-Рада, так что даму очень задело предположение младшей Мин-Кулум.

– Если бы у нее были какие-либо… изъяны… то стали бы ее воспевать в многочисленных поэмах? Стал бы правитель так убиваться после ее смерти? – горячо встала на защиту любимой героини и юная Лали-наан-Шадиш.

– Не говоря о том, что у нее было несколько любовников, которых никак не могли поймать, – добавила Гу-иш-Равата, которая терпеть не могла, когда прерывали, уходя в сторону от рассказываемой истории. – Там подземных ходов было во внутреннем дворце неисчислимо. А самый тайный так и не нашли, господин Гуран-иш-Саронна, тогдашний дворцовый распорядитель, приказал умертвить его строителей, и сам молчал о нем до самой смерти. Ходил к прекрасной Аль-наан-Рада в ночи накануне новолуния, и, говорят, был ревнивей, чем сам правитель. По слухам, он убил молодого господина Сина-Хатун, застав его читающим поэму под окнами покоев прекрасной Аль-наан-Рада.