Слабо не влюбиться? (СИ)

– Да, такое не забыть, – щерюсь во все тридцать два. – Нам же тогда резко поплохело.

– И тетя Алина принесла нам тазики.

– Мы лежали на кровати, взявшись за руки.

– И время от времени блевали каждый в свой.

– Ага, – тяну мечтательно. – Хорошее было время.

– И не говори.

Мы неспешно бредем по залу, возвращаясь на свои места после короткого перекура на свежем воздухе. Вася держит меня под руку, и я вновь ощущаю себя пятнадцатилетним беззаботным мальчишкой, в рот которому залетела смешинка.

– Стой, – внезапно тормозит она. – Иди-ка сюда.

За рукав подтаскивает меня к одному из столиков, а затем ни с того ни с сего наклоняется к сидящему к нам спиной мужчине и звонко чмокает его в лысую макушку.

Прежде, чем я успеваю что-либо сообразить, бесовка отскакивает в сторону, и таким образом получается, что ошарашенный взгляд обернувшегося мужика упирается прямо в меня.

Гляжу в расширенные от недоумения глаза и вдруг понимаю, что это Азат Маратович, главврач маминой больницы.

– Прошу прощения. Не удержался, – хриплю, осознавая, какой противоестественной видится ему сложившаяся ситуация. Ведь он-то думает, что это я со смаком засосал его затылок.

– Это что было? – хмурится Азат Маратович.

– У вас просто прическа такая необычная, – пытаюсь оправдаться я. – И череп… Ну, знаете… Правильной формы. Вот я как-то и… Поддался порыву.

Слышу, как на заднем фоне давится смехом Солнцева, и сам едва сдерживаюсь от наиглупейшей улыбки.

– Сынок, ты пьян, что ли?

Вероятно, мозг мужчины пытается найти хоть какое-то вразумительное объяснение моему поведению.

– Да, пьян, – торопливо соглашаюсь с его версией. – Прям в стельку.

– Ну иди-иди, – он брезгливо морщится. – Водички попей, воздухом подыши…

Делаю вид, что внял его советам, и быстро ретируюсь. Приближаюсь к ржущей Василисе и шутливо толкаю ее в бок.

– Ну и отчебучила. За что ты меня так?

– А ты не помнишь? – вскидывает удивленный взгляд.

– Нет…

– Седьмой класс. Поджопник математичке. Абсолютно аналогичная ситуация.

И тут до меня доходит. Да, много лет назад я действительно зарядил по заднице молоденькой учительнице по математике, а потом обставил все так, будто это сделала Солнцева. Ох, и злилась же подруга тогда! Даже несколько дней на телефонные звонки не отвечала.

– А ты коварная, – с изумлением и восхищением в голосе тяну я. – И злопамятная!

– А ты что думал? – выдает самодовольно.

– Я думал, ты хорошая девочка.

– Надоело быть хорошей, Тём, – неожиданно серьезно отзывается Солнцева.

– Почему? – теряюсь от того, как резко испаряются ее шутливые интонации.

– Не знаю. Может быть, потому что хороших не ценят? – отвечает она, помолчав. – Хорошую девочку можно бросить. По хорошей можно не скучать. Даже можно пройтись грязными ботинками по ее чувствам, а она все равно простит.

И вот снова эта саднящая горечь. Снова этот трагичный надрыв. В ней, во мне, в воздухе между нами. Зачем Вася это говорит? Неужели во всем винит меня? До сих пор?

Я больше не желаю притворяться, что не понимаю ее намеков. Не хочу делать вид, что это меня не ранит. Да, возможно, в прошлом я ошибался. Ни раз. И даже ни два. Но не я не хотел причинять ей боль. Во всяком случае, не делал этого намеренно.

– Я тебя не бросал, – говорю, глядя прямо в зеленые глаза. – И я скучал по тебе. Очень.

Вася усмехается. Правда как-то совсем невесело.

– Ладно, Соколов. Забей. И прости мне мою сентиментальность. Я все-таки женщина. К тому же еще нетрезвая.

Она вновь пытается обратить все в шутку, но мне претит недосказанность. Зачем заводить разговор, если не можешь довести его до конца?

– Вась, не съезжай с темы, – настаиваю я. – Давай обсудим. Может, уже пора?

– А что обсуждать? – она снова покрывается тонким льдом надменности. – По-моему, все и так понятно. Детство закончилось, и началась взрослая жизнь. Это нормально. Просто иногда ностальгия накрывает.

– Василиса! Вот вы где! – перед нами возникает Арсений. – Я вас повсюду ищу.

Блин, как же он достал. И еще этот галстук малиновый… У меня аж в глазах от него рябит.

– И зачем же? – Солнцеву явно забавляет настойчивое внимание юного доктора.

– На танец хотел пригласить, – приосанивается.

Я только сейчас замечаю, что люди вокруг разбились на пары и, прижавшись друг к другу, медленно покачиваются из стороны в сторону.

– Я ее уже первый пригласил, – опережаю Васю с ответом. – Так что извини, Сень, как-нибудь в другой раз.

Девушка не возражает и не выдает мою ложь, хотя на губах у нее проступает ехидная ухмылка. Ищенко недовольно фыркает и, пробубнив нечто вроде «ну как всегда», удаляется.

– Врешь как дышишь, – подмечает Василиса, когда я увлекаю ее на танцпол.

Мы становимся друг напротив друга. Чуть ближе, чем друзья. И чуть дальше, чем любовники.

– Юный доктор меня напрягает, – признаюсь честно, располагая руки на пояснице Солнцевой. – Он слишком явно тебя клеит.

– И что в этом такого?

– Ну не знаю… Он же стремный!

– Ой, не могу, Соколов, – с тихим смешком она откидывает голову назад. – Ты в своем репертуаре: все стремные, кроме тебя.

– Да при чем тут я вообще? – глядя на то, как Вася забавляется, я тоже начинаю улыбаться.