Слабость Виктории Бергман (сборник)

София понимала: рано или поздно придется рассказать Жанетт, кто она на самом деле. Объяснить, что была больна, но теперь здорова. Неужели так просто? Просто рассказать – и все? И как отреагирует Жанетт?

Когда она помогала Жанетт с профилем преступника, она просто, несентиментально и хладнокровно, рассказывала о себе самой. Ей не нужно было читать описания мест преступления – она и так знала, как они выглядят. Как они по идее должны выглядеть.

Все встало на свои места. Она поняла.

Фредрика Грюневальд и Пер-Ула Сильверберг.

Кто еще? Регина Седер, разумеется.

И наконец – она сама. Так должно быть.

Вот что должно случиться.

Причина и следствие. Она – делу венец. Неизбежный финал.

Самое простое – рассказать обо всем Жанетт и положить конец всему этому безумию, но что-то останавливало Софию.

С одной стороны – может быть, уже поздно. Лавина двинулась с места, и никакие силы ее не остановят.

София наискосок пересекла Мариаторгет и двинулась к Мыльному дворцу. Вошла в здание, поднялась на лифте.

В приемной ее окликнула Анн-Бритт. Надо сказать кое-что важное.

София сначала удивилась, а потом разозлилась. Анн-Бритт сказала, что говорила с Ульрикой Вендин и Аннет Лундстрём.

Все запланированные встречи с Ульрикой и Линнеей отменены.

– Все? Но должна у них быть какая-то причина? – София перегнулась через стойку, за которой сидела секретарша.

– Н-ну, мама Линнеи сказала, что она сама теперь чувствует себя лучше и что Линнея снова дома. – Анн-Бритт сложила газету, лежавшую перед ней, и продолжила: – Очевидно, ей вернули право опеки над девочкой. Принудительное лечение было временным, а теперь, когда все хорошо, она решила, что Линнее больше не нужно к вам ходить.

– Вот идиотка! – София чувствовала, что внутри у нее все клокочет. – Так она, значит, внезапно уверилась в своей компетентности и теперь сама решает, что девочке нужно, а что нет?

Анн-Бритт поднялась и направилась к кулеру, стоящему у входа на кухню.

– Ну, она выразилась не совсем такими словами, но примерно это она и сказала.

– А что за причина у Ульрики?

– С ней разговор был короткий. – Анн-Бритт налила стакан воды. – Она просто сказала, что не хочет больше приходить. – Замечательно. – София повернулась и направилась к своему кабинету. – Так у меня, значит, сегодня выходной?

Анн-Бритт отвела стакан от губ, улыбнулась.

– Да, но он, может, вам пригодится. – Она налила еще воды. – Делайте, как я. Когда мне скучно, я решаю кроссворды.

София развернулась, вошла в лифт и поехала вниз. Вышла на улицу, двинулась по Санкт-Паульсгатан на восток.

На Белльмансгатан она повернула налево, миновав кладбище Марии-Магдалены.

Метрах в пятидесяти она увидела женщину. Что-то очень знакомое было в широких округлых бедрах и в том, как она ставила ноги носками навыворот.

Женщина шла, опустив голову, словно ее придавила какая-то тяжесть. Седые волосы стянуты в узел.

София, покрывшись холодным потом, ощутила, как свело желудок, и остановилась. Женщина свернула за угол, на Хорнсгатан.

Картины памяти трудно восстановить. Обрывочные.

Больше тридцати лет ее второе “я” сидело в ней глубоко вонзившимися осколками – вдребезги разбитое другое время, другое место.

София двинулась с места, ускорила шаги и почти побежала к перекрестку, но женщина уже скрылась из виду.

Свавельшё

Самолет из Сен-Тропе приземлился вовремя. Регина Седер, слишком легко одетая, сошла по трапу. В Швеции оказалось холодно, за окном лил вгоняющий в тоску дождь, и Регина на миг пожалела, что прервала отпуск.

Но когда мать позвонила ей и сказала, что ее хочет видеть полиция, Регина сочла разумным вернуться домой. И, несмотря ни на что, надо жить дальше. Хорошо бы получить должность в Брюсселе.

Регина знала, что много работать – лучший способ преодолеть кризис, она уже делала так. Другие, возможно, назвали бы ее бесчувственной, но сама она считала себя рациональной. Только неудачники предаются горю, а неудачник – это последнее, чем ей хочется быть.

Регина прошла зал прилета, забрала багаж и вышла к стоянке такси. Когда она открывала дверцу машины, у нее зазвонил телефон. Прежде чем ответить, она забросила сумку на заднее сиденье и влезла следом: – Свавельшё, Окерсберга.

Номер не обозначился, и Регина предположила, что это та женщина из полиции, которая звонила несколько дней назад и говорила с матерью. Разговор был насчет Сигтуны и одноклассников Регины.

– Это Регина, я слушаю.

В трубке раздалось потрескивание, а потом послышался такой звук, словно кто-то плескался в воде, что тут же отдалось воспоминанием о Юнатане и несчастье в бассейне.

– Алло! Вы слушаете?

Кто-то рассмеялся, потом что-то щелкнуло, и разговор прервался. Ошиблись номером, подумала Регина и положила телефон в сумочку.

Такси остановилось перед домом. Регина расплатилась, забрала вещи и пошла по гравийной дорожке к крыльцу. Остановилась у лестницы, пристально глядя на дом.

Столько воспоминаний. Воспоминание – это жизнь, которая закончилась. Продать дом и уехать?