Слабость Виктории Бергман

Наконец он спускается к ней. У него печальный вид. На другом конце трубы мать моет посуду, а тут он снимает с себя полотенце.

Она открывает глаза: она стоит в гостиной, ее тело обернуто полотенцем. Она понимает, что это снова произошло.

Она выпала из времени. Промежность болезненно натерта, руки затекли. Она благодарна, что ей удалось отключиться на несколько минут или часов.

Солес – на своем месте, на стене гостиной, и Виктория в одиночестве поднимается к себе. Садится на кровать, сбрасывает полотенце на пол и скрючивается на кровати.

Лежа на боку на прохладной простыне, она смотрит в окно. От февральской стужи стекла едва не трескаются; она слышит, как стекло жалуется в жестких объятиях минус пятнадцати.

Разделенное на шесть частей венецианское окно. Шесть картин в рамочках, где сменяются времена года с тех пор, как она вернулась домой. В двух верхних она видит верхушки растущих перед домом деревьев, в средних – соседский дом, стволы деревьев и цепи ее старых качелей. В нижних рамках видны белые сугробы и красное пластмассовое сиденье качелей, которое ветер мотает взад-вперед.

Осенью там была пожухлая трава и листья, которые умерли и опали. А с середины ноября все засыпал снег, который каждый день выглядел по-разному.

Только качели не меняются. Висят на своих цепях за шестью рамками венецианского окна – решетки, покрытой кристалликами льда.

Улица Гласбруксгренд

Осень простерлась над заливом Сальтшён, завернула Стокгольм в одеяло тяжелой прохладной сырости.

С Гласбруксгатан до Катаринабергет вверху и до самого Мосебакке внизу едва можно сквозь дождь разглядеть остров Шеппсхольмен. Кастелльхольмен, лежащий подальше, скрыт серым туманом.

Самое начало седьмого.

Она постояла под уличным фонарем, вынула из кармана листок и еще раз проверила адрес.

Да, верно. Оставалось только подождать.

Она знала, что он заканчивает около шести и приходит домой через четверть часа.

Конечно, могло статься, что его задержит какое-нибудь дело, но она никуда не торопится. Она ждала так долго, что часом больше или часом меньше – не играет никакой роли.

А что, если он не пустит ее в квартиру? Весь ее план построен на том, что он пригласит ее войти. Она выругала себя за то, что не продумала альтернативный план.

Снова пошел дождь. Она поплотнее натянула капюшон своего кобальтово-синего плаща и потопала ногами, чтобы согреться.

От волнения забурчало в животе.

А вдруг ей понадобится в туалет? Здесь нет ни кафе, ни чего-то похожего. Не считая нескольких стоящих на обочине машин, улица была пуста.

В третий раз мысленно пройдясь по своему плану и отчетливо представив свои действия, она увидела, как перед ней притормаживает черная машина. Стекла были тонированные, но сквозь ветровое окно она разглядела, что в машине мужчина, один. Автомобиль притормозил перед ней, дал задний ход и въехал на свободное парковочное место. Через полминуты передняя дверца открылась, и водитель вышел.

Пер-Ула Сильверберг, она его сразу узнала. Он посмотрел на нее, остановился и, чтобы лучше видеть, приставил ладонь к глазам козырьком.

Все ее опасения оказались беспочвенными. Он улыбнулся ей.

Улыбка Пера-Улы вызвала к жизни одно воспоминание. Большой дом в Копенгагене, ферма в Ютландии, забой свиней. Вонь аммиака. Как крепко он обхватывал большой нож, показывая ей, как делать косой разрез и добираться до сердца. – Давно не виделись! – Он подошел и крепко, сердечно обнял ее. – Ты здесь случайно или приходила поговорить с Шарлоттой?

Будут ли слова что-то значить? Она склонялась к мысли, что нет. Он никак не сможет проверить правдивость ее ответов.

– Случайно, случайно. – Она посмотрела ему в глаза. – Была поблизости и вспомнила – Шарлотта рассказывала, что вы переехали сюда. Ну и я решила: буду проходить – посмотрю, дома ли вы.

– Вот это чертовски правильно! – Он рассмеялся, взял ее под руку и повел по улице. – К сожалению, Шарлотта появится только часа через два, но ты зайди на чашку кофе.

Он ведь сейчас председатель правления большой инвестиционной компании, а такие люди привыкают, что им подчиняются, и отвыкают от того, чтобы их слова ставили под сомнение. У нее не было причин не последовать за ним, а приглашение упрощало ее задачу. Иначе ей самой пришлось бы предложить выпить кофе.

– Ну, мне не надо быть где-то к определенному времени, так что почему бы и нет.

От его движений, от запаха его лосьона после бритья ее замутило.

В ней запузырилась тошнота. Первым делом надо будет попроситься в туалет.

Он ввел код, придержал ей дверь и стал следом за ней подниматься по лестнице.

Квартира оказалась огромной. Она насчитала семь комнат, потом он провел ее в гостиную, со вкусом обставленную светлой сдержанной мебелью – весьма по-скандинавски.

Из двух больших окон открывался вид на весь Стокгольм, а на просторном балконе, справа, могли бы разместиться человек пятнадцать, не меньше.

– Прости, но мне бы в туалет, – сказала она.

– Не извиняйся. В прихожей, направо. – Он показал. – Кофе? Или лучше что-нибудь другое? Может, вина?