Сладкая месть

Уолтер был слишком ошеломлен, чтобы что-нибудь сказать, и Джоанна воспользовалась этим, поднялась, кивнула ему на прощание и направилась к выходу, который вел во внутренний двор, где размещались поварские помещения. Уолтер весь кипел, не найдя, что ответить. Как бы безрассудно это ни было, он не мог не сказать себе, что его грехи касались лишь Бога и его самого или его исповедника и его самого. К жене эта проблема не имела никакого отношения. Сибель не могло оскорбить то, о чем она бы не знала, да и зачем ей вообще думать о таких вещах?

Ответ пришел сразу же вслед за вопросом, и Уолтер едва удержался, чтобы не взреветь от гнева. Саймон! Этот беспечный безумец Саймон всегда разговаривал с Сибель о своих женщинах и проблемах с ними. Уолтер стиснул зубы. Естественно, Саймона не беспокоило, что он укоренит в Сибель представление, будто все мужчины развратники. Этому безумцу нужна была лишь (он сам говорил об этом Уолтеру) точка зрения незаинтересованной женщины.

Не на это ли намекала Сибель, когда говорила о различиях в их взглядах? Скорее всего. Управление землями в Роузлинде немногим отличалось от управления в других местах. Что же, по крайней мере, Сибель хватило такта не заявить прямо, что она хочет сделать из своего мужа евнуха. И все же леди Джоанна дала ему ясно понять, что Сибель не отнесется благосклонно к тому, что принято считать небольшим грешком. Невзирая ни на что, ему придется научиться жить в соответствии с причудами Сибель. Со временем будет видно, что к чему!

Уолтер негодовал, но даже на секунду не задумался над тем, что самое простейшее решение проблемы состояло в том, чтобы отказаться от брака. Его твердое решение жениться на ней ни в малейшей степени не было обязано тому факту, что он считал себя связанным с ней морально. Это было сущей правдой, но он ни разу не задумался над этим. Он желал Сибель, и все препятствия и трудности лишь усиливали это желание, придавали ему большую решимость.

Уходя, чтобы присоединиться к охотничьему отряду, собиравшемуся на внутреннем дворе, Сибель раздумывала над вмешательством матери в ее разговор с Уолтером. Несмотря на свое смущение, ей не хотелось этого вмешательства, и все же она знала, что приход матери был своевременен. Если бы она не овладела собой, то выразила бы готовность остаться с Уолтером, поскольку он, естественно, не мог участвовать в охоте. Однако подобный намек на то, что он всегда сможет удерживать ее в своих желаниях с пользой для себя, явился бы ошибкой. Она бы поступила так, если бы была его женой, поскольку такова была бы ее обязанность. Но он мог не надеяться на это, даже не думать об этом – улыбаясь, размышляла Сибель, считая, что остаться с ним все же было гораздо приятней, чем все остальное.

Глаза ее бегали, когда она благодарила отца за то, что тот помог ей запрыгнуть в седло, и Джеффри спросил:

– Чем вызвано ваше столь приподнятое настроение, леди? Жаждой крови?

Вопрос заставил Сибель громко рассмеяться.

– Да, папа, – весело ответила она, – но не в том смысле, в каком вы думаете.

Она вспомнила вдруг, как мать предупреждала ее не признаваться пока отцу в своей готовности принять Уолтера, но звуки охотничьих рогов и возбужденный лай гончих спасли ее от ответа на возможный вопрос. Джеффри быстро предостерег Сибель от необдуманных действий во время охоты, пришпорил коня и пустил его легким галопом к передней линии охотников.

Сибель натянула поводья, и ее проворная кобыла по кличке Дамас понеслась вперед своим ходом. Кнут ее хозяйки, с помощью которого Сибель обычно находила в начале охоты лучшее для обозрения дичи место, свободно свисал с ее запястья. На этот раз Дамас было позволено скакать легким галопом рядом с другими дамами, которые гораздо меньше Сибель стремились участвовать в охоте, пугаясь как верховой езды, так и нападения вепря. Сибель же пришла к выводу, что управление мужчиной было делом более пугающим и опасным, чем участие в охоте.

Однако существовала постоянная угроза как преждевременно пойти Уолтеру на уступки, так и принять его предложение по более низкой цене. Сибель знала – еще чуть-чуть, и она бы уступила. Все ее природные инстинкты являлись порождением откровенности и честности. Таким образом, ее волновала уже сама мысль о том, что она прятала свои чувства. Сибель никогда не видела необходимости скрывать от кого-либо свою любовь. Чтобы не отреагировать на объятия Уолтера с равной страстью и в то же время пленить его своей неприступностью (вызванной озорством, а не злыми умыслами), она хотела лишь подразнить его, но не ранить.