Сладкая месть (СИ)

Сестренка родилась недоношенной и слабенькой. Но врачи сделали все возможное, чтобы спасти и выходить ребёнка. Самое худшее миновало.

Отец признал вину. Покаялся, стоя чуть ли ни на коленях. Потому что любил...

А когда сестричке исполнилось чуть больше года… мой отец… убил мою мать.

***

Подписав бумаги, меня освободили также быстро, как замуровали.

Когда я вышел, на КПП, впервые за долгие годы заточения вдохнув чистый, наполненный свежестью воздух, мне вручили мои вещи.

Среди них… я обнаружил кулон. От которого буквально фонило, как от саркофага в Чернобыле, треклятыми воспоминаниями.

Ключ, от её сердца.

Бл*ть!

Каким же долбаё*бом нужно было быть, чтобы в тот день сморозить такую срамоту!

Вручил, бляха ключ!

Под залог, на тридцатку строгача.

Забавно!

Ещё было забавней то, что я… все-таки вырвался на свободу.

Неожиданно, да негаданно.

От кого от кого, а вот от сучары-отца я ожидал помощи меньше всего.

Очухался, старый пидр! Импотентишка херов! Понял, что я — его единственный отпрыск, а других, после смерти матери и болезни сестры, в которой виноват лысый ублюдок, (ОН! И Только ОН! Виноват!) наследников у него нет и не может быть никогда.

Господь наказал!

За убийство любимой женщины и причинение вреда младенцу.

Я бы сам лично кастрировал! Но, будучи ребёнком, не смог.

Кишка была тонка. Не окрепла ещё тогда как следует.

***

Дневной свет жжёт глаза. Сердце колотится на вылет! Руки и ноги дрожат так лихо, что впору упасть и ползти, чем идти, изображая из себя контуженного дебила. Лязг замка… Эти сладкие минуты томления… И вот он первый вдох свободы! Глубокий такой, насыщенный! Аж кругом голова! Аж земля с небом меняются местами!

— Курить хош? — паренёк на выходе улыбается, от души протягивая папироску.

Киваю. Пальцы трясутся, но я все же принимаю из рук солдатика табачную палочку, касаюсь губами, делаю затяжку и невольно закатываю глаза от радости.

Черт возьми!

Как это… как же это классно! Чувствовать себя свободным, дышать кислородом, а не разложившимися фекалиями, смотреть на небо, на солнце! Видеть проносящихся в небе крикливых птиц, чувствовать прохладный ветер на своей коже, бежать туда, куда захочется!

Неужели, я тоже когда-то был таким?

Человеком.

А не скотом, запертым в клетке.

Вольным распоряжаться собственной жизнью сам!

Кругом лежит снег. Сегодня солнечно. Ярко! И я прищуриваюсь от боли в зрачках, поскольку уже словно сотню лет не видел солнца вживую. Оттого и слепнут глаза, что аж больно. И это боль такая приятная! Что охота матерится на радостях! Петь, плясать, радоваться незабываемому мгновению, которое ты ждал, как конца света.

То ли с ужасом, то ли наслаждением.

Непонятные эмоции!

До сих пор не верю! Что каторге конец.

— Я тебя знаю. Ты тот самый Безжалостный? Так ведь? Видел парочку боёв по нету. Ну ты и монстр! — внезапно выдаёт любопытный паренёк, дежуривший на посту.

— Ну да. Я это. — Кажется, словно позабыл алфавит. Столько долгих месяцев одиночества… Невольно тупеешь, превращаясь в одичалого дикаря. Я ведь только с крысами общался.

Грубить не хочется. Но парниша бесит. Если бы он только знал, как же мне чертовски охота кому-то репу начистить!

Все, что сейчас хочется… свалить на хрен на юг. Нажраться до тошноты гамбургерами с пивом, снять телку! Нет! Не одну! Две, три, а лучше пять телок!

И затрахать их до дыр в члене! Трахать их в жопу, трахать их в рот… и в п*зду! Так, чтобы орали, и я оглох от этого ора, а они голос сорвали.

— Смотри, брат. Не лажай больше. Развивай свой потенциал честным путём.

Нашёлся, бл*ть, наставник. Да что ты знаешь??

— Не парься. — Задираю голову к небу, выпуская облако пряного парка ввысь, мечтательно прищуриваю веки. — Лучше сдохну. Чем снова сюда вернусь.

— Какие планы? — допрос продолжался.

— Да так… есть одно… очень важное дело.

— Девушка ждёт? — хохочет, настыра.

И в груди взрывается вулкан!

Шипит! Пенится! Бурлящей лавой разливаясь по венам, по всему, сука организму, так, что аж жарко становиться! Здесь, при такой-то морозяке в минус двадцать!

— Да. Ждёт. — Швыряю бычок в снег, с феноменальной силой давлю его ботинком. С ненавистью! С яростью! Так, что ноге становится больно! — Ещё и как ждёт.

Набрасываю на голову капюшон старой, потертой толстовки и быстрым шагом шурую к «Уазику», а в карманах до адской, чтоб её боли, с бесовой ненавистью сжимаю кулаки, так, что вот-вот… и сломаю на хрен суставы.

Время настало, моя девочка.

Зло идёт за тобой.

Кричи! Рыдай! Беги! И прячься!

Потому что тебе, детка, будет очень и очень больно.

***

Я не знаю сколько бабла выбросил на ветер папаша, в обмен на мою свободу, но, судя по всему, не мало.

Через три часа я уже сидел в самолёте, шугаясь каждого случайного шороха, каждого, даже самого мимолетного взгляда в мою сторону.