Сладкая приманка

Лес под нами доживал свои последние часы и не в силах был помешать той трагедии, которая должна была произойти здесь через несколько часов. Помешать ей или хотя бы как-то смягчить ее последствия могли только люди. Те, которые собрались сейчас на пути у огня. В их числе и мы, спасатели…

Самолет начал резко снижаться над лесом, кроны деревьев поплыли навстречу, замелькали перед глазами со все увеличивающейся скоростью и слились наконец в одно зеленое полотно.

Мы совершали посадку.

Глава третья

Нет, садились мы, конечно, не в лесу. В самый последний момент внизу замелькал асфальт.

«Шоссе! — сообразила я. — А я-то думала, что придется прыгать с парашютом…»

Никаких парашютов не понадобилось. Для нашего самолета шоссе очистили от машин, и мы благополучно приземлились километрах в пяти от села Полоцкое, куда обязал нас прибыть приказ генерала Чугункова. Эти пять километров мы проделали на обычном разбитом «газике» директора подмосковного совхоза, в состав которого входило и село Полоцкое. Больше ни одной машины в распоряжении диспетчера объединенного штаба пожарно-спасательских работ не нашлось — все были заняты на переднем крае. Да-да, именно так, по-военному, именуется фронт огня на пожарных работах в лесных массивах — передний край… На лесных пожарах, кстати, очень высокая смертность среди спасателей по сравнению с другими видами чрезвычайных происшествий…

— Жителей в селе много осталось? — спросил Игорек рыжего парня лет семнадцати в изодранных джинсах и замасленной фирменной рубашке.

Парень сидел за рулем «газика», как в седле норовистой лошади, и не обращал никакого внимания на выбоины и ямы на разбитой колесами мощных машин лесной дороге. Машина подпрыгивала на ухабах так, что мы врезались головами в брезент, которым был затянут верх машины, и рисковали вообще свернуть себе шеи…

— А че осталось-то? — ответил парень. — Не уезжал никто…

— Почему? — пожал плечами искренне удивленный Григорий Абрамович. — Через несколько часов деревня ваша сгорит…

— Это мы еще посмотрим, как она сгорит, — уверенно возразил парень. — Огонь-то вроде к северу повернул. А здесь погасили, говорят… Так че ехать? Да и куда? В Сухую-то Елань? А хрен ли там делать-то? Здесь — дом, скотина, земля… А там че? У чужого дяди Христа ради? Да на хер оно сдалось!

— Какая ж у тебя-то скотина? — заспорил очень далекий от сельской жизни горожанин до мозга костей Игорек. — Тебе лет-то сколько?..

— Лет-то? — переспросил парень. — Да возраст у меня племенной…

— Это как? — поинтересовался Игорь.

— Да как у стоялого быка! — засмеялся парень, сверкнув белыми зубами на смуглом от природы лице, к тому же испачканном сажей…

— Что в селе делается? — спросил Григорий Абрамович. — Народ что говорит?

— Известно, что делается, — хмыкнул парень. — Бабы орут, барахло собирают, мужики в лес пошли — пожарным пособлять, пацанва шныряет везде, где бы что украсть, девки — тоже в лес, поближе к пожарным, девки у нас счуплые, охочие…

— Какие-какие? — переспросил Игорек, которого, видно, забавлял разговор с парнем, как с какой-то экзотической диковинкой.

— Любят, когда их счупают. Охота им, страсть как! — с уверенностью пояснил парень. — Бабе первое дело, чтоб ее помяли…

Меня раздражал не столько парень, сколько Игорек, который возбудился до неприличия, почувствовав в парне что-то родственное своему юношески неутоленному интересу к женщинам.

«И этот похотливый козел еще смел приставать ко мне когда-то со своим вниманием, — возмущенно подумала я. — Впрочем, что это я так разволновалась сама-то? Игорек у нас ходок известный. Бросается на каждую, вернее под каждую юбку…

— Тебя как зовут? — серьезно спросил парня Григорий Абрамович, которого, как я давно уже знала, тоже всегда раздражал такой вот юношеский сексуальный треп, особенно если в нем участвовал Игорь.

— Петром Михайловичем зовут, — солидно объявил парень.

— Ты, Петр Михалыч, скажи мне, жертв у вас в деревне не было? — спросил его Грэг специально, чтобы сбить на другую тему.