Сладкая жизнь

Мораль ясна: искусство победило толстосумов. В глубине души они признают объединяющую их с художником беззаконность всякого творчества, нарушающего устоявшийся порядок вещей. Деньги ведь тоже дают власть над реальностью. Чиста и призывна, она, реальность, лежит, как холст перед живописцем, бумага перед писателем, тишина перед музыкантом. Заполнить пустоту, начав с нуля, может только воля автора, следующего примеру Того, кто творил из ничего. Роскошь такой свободы уже не с чем сравнить, если, конечно, не впадать в кощунство.

Мифоборцы

Тому, кто вырос на футболе и Чехове, привыкнуть к рестлингу не легче, чем к пекинской опере. Боюсь, что я уже не освою ни того, ни другого. Что, впрочем, не мешает мне интересоваться и недоступным. Невежество освежает чувства, щадит разум и позволяет задаваться вопросами, которых нас лишает знание дела.

На первый взгляд рестлинг, собирающий больше зрителей, чем национальный спорт Америки баскетбол, — идиотское зрелище. Так бывает всегда, когда посторонние судят о чуждом им ритуале. Я, например, так до сих пор не смог объяснить американцам, почему водку надо пить выдыхая, залпом и крякая. Тайну рестлинга усугубляет его простодушная доступность. Ражие мужики в опереточных нарядах с разукрашенными лицами устраивают на арене потешную потасовку с воплями и соплями. Хрустят кости, шлепаются тела, льются слезы, звучат проклятия и жалобы. И все это, конечно, понарошку, не всерьез. Здесь, как в комедиях Чаплина, действие построено на тумаках и подножках. Еще больше это напоминает кукольный театр, где размалеванные куклы не больно колотят друг друга.

Короче, рестлинг ужасен тем, кто не знает его простого языка. Поэтому то, что толпа невзыскательных зрителей схватывает на лету, от интеллектуала требует героических усилий. По крайней мере в одном случае они не пропали даром. Я имею в виду классическую в семиотике работу французского ученого Ролана Барта «Мир рестлинга». Барт первым нашел ему достойное место, сравнив рестлинг с древнегреческой трагедией. В самом деле, раз тут все подстроено, к спорту рестлинг относить глупо. Как никто не станет устраивать тотализатор на постановке «Царя Эдипа», так никому не придет в голову заключать пари на исход отрепетированного зрелища. И тут и там заранее известно, чем все кончится. Зрители жаждут иного — гиперболических эмоций, публичной картины страданий, открытого изображения страстей, очевидной работы рока. Не болельщиками они хотят быть, а участниками культового действа, которое учащает сердцебиение, затрудняет дыхание и очищает душу. Греки называли это катарсисом. Мы — вульгарным натурализмом, игнорирующим символическую природу искусства. Его здесь, однако, не меньше, чем в романах соцреализма, впопыхах отличающих положительных героев от отрицательных.

Сюжет схватки построен на ослепительном в своей безошибочной выразительности конфликте добра и зла. Каждый поединок — своего рода церемониальный танец, во время которого происходит заклятие врага, сопровождаемое его унижением и символическим расчленением. Посмотрев два-три матча, ты начинаешь замечать, что у рестлинга есть не только своя, строже сонета, форма, но и свои, наглядные, как олимпийские боги, герои. Если на ринг выходит чернокожий Лорд Джунглей, то на его шее болтается череп съеденного вождя. У добродушного папаши Шанги все тело татуировано цветочками. Любимец молодежи Гробовщик выезжает на ринг в катафалке. По сравнению с пышным антуражем сама борьба кажется монотонной. Противники нападают медленно и по очереди, давая шанс оценить те увечья, которые они якобы наносят. Обычно все обходится удушением, откручиванием конечностей и сокрушительными ударами головой, которую здесь всегда применяют не по назначению.

В скромном репертуаре омерзительных приемов прячется сокровенный смысл происходящего. Чтобы разглядеть его, следует сравнить рестлинг с другой костоломной забавой — кун фу. Если боевые искусства Востока напоминают каллиграфию, то западные — балет. Апофеоз свободы кун фу — война без правил. Впав в медитативный транс, герой самовыражается, забыв о сопернике. Рестлинг — пародия на дисциплину. Отсюда ринг и рефери. Однако существующие здесь пределы — всего лишь повод для торжествующего бесправия. Правила нужны для того, чтобы их нарушать. Всякому бою навязаны ограничения места и времени. Но радость сражения в том, чтобы им не подчиняться. Поэтому самые страшные удары наносятся после гонга и ниже пояса. Поле боя тоже условность. Сражение происходит не столько на ринге, сколько вокруг него. Войдя в раж, борцы носятся по всему залу, топча друг друга и пихая зрителей. Иногда они даже добираются до автомобильной стоянки, где заодно крушат посторонние, но заранее оплаченные машины. Ну и, конечно, роль судьи ограничена тем, что ему достается от обоих.