Сладкие разборки

Это было разумно и справедливо, но мне казалось, не только разумными соображениями вызвано было желание Валеры немного помедлить, но и страхом затевать такое опасное, подсудное, в сущности, дело — устраивать пожар в особняке и пытаться туда проникнуть вместе с пожарными. Только несправедливо было бы приписывать этот страх одному Валере. Я тоже теперь, в самую решительную минуту, чувствовала ужас перед тем, что мы затеваем. Уверена, что то же самое чувствовал и адвокат Пацевич, молчаливо сидевший за рулем машины и открывший окно, чтобы выкурить сигарету. Что же должен был чувствовать Костя Шилов, которому предстояло выполнить самое трудное, самое ответственное? Он, казалось, был совершенно спокоен, но по тому, как поминутно менял положение рук, клал их то себе на колени, то начинал нервно барабанить по панели машины, то подпирал ими голову, будто не знал, куда деть, чувствовала я, что Косте тоже не по себе.

Мы сидели молча, и, несмотря на поздний час, никому не хотелось спать. Поворачиваясь время от времени к Валере Гурьеву, я встречала взгляд его лихорадочно блестевших глаз. Адвокат Пацевич выкурил одну сигарету и тут же потянулся за другой. Потом, видимо почувствовав дурной привкус во рту от курения, закрыл окно, включил радиоприемник. Нашел какую-то радиостанцию, крутившую попсовые песни вперемежку с пошловатыми, претендующими на остроумие комментариями диджея, которые я и в нормальном-то состоянии терпеть не могу, а теперь и вовсе показавшиеся невыносимыми. Я попросила Пацевича выключить радиоприемник, что тот без лишних слов и сделал. Мы снова погрузились в тишину.

— Вот что, ребята, — сказал вдруг Костя Шилов решительно. — Мы с вами тут с ума сойдем от ожидания. До трех еще больше часа, а мы все уже на пределе. Так что давайте я пойду потихоньку. Теперь уже достаточно глухой час, глуше не бывает.

Мы все невольно замерли, восхищаясь каждый про себя, с какой простотой и естественностью решается Костя на этот опасный поступок. Меж тем он вытащил рюкзак с фейерверками и дымовыми шашками, стал надевать его на спину — в тесном салоне «Волги» это было не так-то просто. Потом Пацевич протянул ему баллончик с газом, и Костя зажал его в кулаке правой руки. В левой он держал кошку вместе со смотанной узловатой веревкой.

— Ну, я готов.

— Удачи, Костя. — Это пожелание наперебой, тихо прозвучало из наших уст. И, тяжело вздохнув, словно собираясь прыгнуть в воду, Шилов стал выбираться из машины.

Сторожевой пес за забором чубатовского особняка, казалось, только и ждал этого. Едва Костя захлопнул дверцу «Волги», пес выскочил откуда-то из-под дома и залился яростным лаем. От ужаса я похолодела: в ночной тишине этот лай показался мне оглушительным, способным и мертвого поднять из могилы. Костя стремительным броском переместился к забору — пес приготовился выпрыгнуть из-за ограды. Но не успел — из кулака Кости возникло прозрачное облачко, и свет уличного фонаря радугой отразился в нем. Мы услышали краткое шиканье, затем собачий лай перешел в визг, скулеж, потом и это смолкло. Мы увидели, как пес, закружившись, рухнул на землю. И мне опять стало жаль этого верного и преданного сторожа, невинно страдающего за своих хозяев.

В окно машины мы видели, как Костя присел, спрятался за широким кирпичным столбом ограды, ожидая, не выглянет ли привратник. Сердце у меня бешено стучало, мне казалось, что после такого оглушительного собачьего лая должна переполошиться вся округа. Но все пока было тихо, окна в особняке были темными, в дверях никто не показывался. Тогда Костя решил шевельнуться. Выглянув из-за столба и увидев, что пес неподвижно лежит на земле и никого вокруг нет, он легко, в одно мгновение, перемахнул через забор. И направился к левой стороне фасада особняка, по нашему предположению, нежилой. В тусклом, призрачном свете отдаленного фонаря у ворот было видно, как он раскручивал конец веревки с укрепленной на ней кошкой, чтобы забросить его наверх и зацепить там за что-нибудь. И вот полетела кверху, сверкнув звездочкой, блестящая стальная кошка. Вот зацепилась за решетку окна на втором этаже, раздался тихий металлический лязг. Но я вздрогнула от этого звука — настолько он показался мне оглушительным. Однако вокруг по-прежнему было тихо, не зажигался свет в окнах, в дверях не появилось ни одной заспанной физиономии. А Костя уже лез наверх по узловатой веревке. Вот он уже на уровне окна второго этажа; каким-то непостижимым образом зацепился за карниз, держась одной рукой за решетку. И снова блеснула, крутанувшись в воздухе, стальная кошка. И снова звездочкой взлетела наверх, на крышу, зацепилась за узорчатую, обрамляющую крышу ограду. И вот Костя уже лезет на крышу мимо окна третьего этажа, все выше и выше.

— Только бы выдержала проклятая решетка! Только бы не обломилась! Только бы Костя не упал оттуда, — шепчу я как заклинание, как молитву.