Сладкий грех

— Она была спрятана в затычке для бочонка, — торопливо объяснила Марджери. — Она на каком-то смешном языке, наверное иностранном. Значит, как-то связана с пленными, мадам. Я не знаю, куда ее деть. Не хочу, чтобы Джон попал в беду, вот я и пришла к вам.

— Конечно, — согласилась Лотта. — Не стоит так беспокоиться, Марджери. Думаю, разберемся. Похоже, бумага лощеная, хотя и прошла через множество рук.

Марджери сделала короткий реверанс.

— Я на кухне, если понадоблюсь, — сказала она.

После ухода горничной Лотта открыла письмо и внимательно рассмотрела его. Это был не французский, как она вначале ожидала. Смешной иностранный язык оказался латынью с кодом.

«Hodie mihi, cras tibi…» — «Сегодня я, а завтра — ты…»

«Si post fata venit Gloria non proper…» — «Если слава придет после смерти, я не спешу…»

Лотта нахмурилась. Она прежде видела уже эти слова. Возможно, на кладбищенских плитах. Она взглянула в окно на шпили церкви Святого Эндрю, четко вырисовывающиеся в синеве неба. Лотта вскочила, схватив шляпку, торопливо набросила жакет, сунула в карман письмо и бросилась к двери.

Через полчаса она уже сидела в гостиной, продрогшая и поникшая, мечтая забыть обо всем, что узнала, мечтая никогда не иметь таланта к языкам, чтобы никогда ее не мучило то же неуемное любопытство, что и брата Марджери Джона. Чашка с чаем остывала перед ней, а листок бумаги открывал код для чтения письма:

«Под стенами тюрьмы Милбей прорыт подземный ход длиной в пятьсот ярдов, ведущий в поля. Заключенные могут обойти охрану и совершить побег…

В Фортонской тюрьме проделан ход в стене…

В Степлтоне подготовлены фальшивые документы для заключенных, совершивших побег…»

Перечень продолжался все дальше и дальше… Тюрьмы в Нормен-Кросс, в Гринлоу и Перфе… Всюду существовали свои планы побега, с подробным описанием дорог и рек, застав, возможности захвата оружия, массового освобождения военнопленных. Далее шла приписка: «В ночь на 14 сентября 1813 года…»

Итак, завтра ночью. Лотта вздрогнула и поплотнее закуталась в шаль, не в силах справиться с холодным дыханием ужаса. Настал момент, когда грандиозный план Эвана стал очевиден ей. Лотта всегда подозревала, что он замышляет нечто более масштабное, чем личное освобождение или побег Арланда. Теперь она узнала все, чего не хотела бы узнавать никогда. Она так любила Эвана. Готова была с радостью бежать с ним. Теперь стало очевидно, что у Эвана широкая сеть участников, подготовленных и вооруженных, пугающая своими масштабами. Шестьдесят тысяч пленных — французы, американцы, датчане, испанцы, ирландцы — готовы объединиться под его командованием и напасть на британцев на их же собственной земле. Панические заклинания миссис Омонд больше не казались Лотте бреднями любительницы готических романов. Бред приобретал реальные очертания. Если всем пленным удастся освободиться и заполонить страну, начнется настоящая бойня, страдания и смерть. Правительство падет. Война будет проиграна, сотни и тысячи ее соотечественников, мужчин и женщин, убиты. Неудивительно, что власти так пристально следили за всеми действиями Эвана. Вот почему Тео и его сторонники так старались найти в ее лице послушного информатора. Теперь она просто обязана рассказать Тео. И предать Эвана.

Лотта отбросила колебания. Речь идет об измене. Дело принимает смертельно опасный оборот. И тем не менее Лотта все сидела и смотрела на пляшущие в камине языки пламени, будто пытаясь впитать их уютное тепло, отогреть охваченную холодом душу. Она вспоминала все, что ей довелось слышать об ужасах тюремных застенков, с их пытками, голодом и болезнями. Вспомнился Уайтмур, переполненный оборванными и немытыми заключенными, доведенными до крайнего истощения. Она содрогнулась, вспомнив рассказы о жестокости охранников, о ссадинах и синяках на лице Арланда. Она сама видела, в каких условиях содержатся пленные на поселении и все прелести этого цивилизованного заключения, его жестокую и унизительную подоплеку.

Лотта тяжело сглотнула. Ужас в том, что вся тяжесть решения ложится на плечи такого человека, как она. Она совсем не готова принимать подобные решения. Делать выбор между красным и зеленым шелком — вот ее удел. Не ей класть на чашу весов жизни соотечественников и патриотические чувства с одной стороны и справедливость, сплетенную с поразительной любовью к мужчине, — с другой.

Страшный, невыносимый выбор…

Письмо выскользнуло из ее руки и упало на ковер. Ясно, что нужно предать Эвана не из-за денег, а из-за принципов. Ирония ситуации в том, что именно преданность принципам вызывала ее уважение и восхищение Эваном. Она полюбила его за уверенность и фанатическую преданность делу и людям, которые последовали за ним. Сейчас для нее настало время пожертвовать своими интересами и любовью. И все это ради давным-давно похороненных принципов? Но ведь могут погибнуть тысячи мирных людей! Вот что должно перетянуть чашу весов.