Сладострастный монах

В течение полугода я оставался победителем в наших любовных схватках, но потом я начал е…ться с тою же скукой и апатией, с какой прежде мастурбировал. Вскоре я почувствовал себя с этими шестью монашками так, как чувствует себя муж со своею женой. Умственная усталость сказалась на физических возможностях и умерила желание. Это ни от кого не укрылось, и сестры корили меня за леность, но я лишь отшучивался от их игривых упреков. Посещения купальни стали все более редкими. Отец приор настропалил сестер, дабы они вдохнули в меня жизнь, и они не жалели сил во исполнение этого поручения.

Они прибегли не только к естественным чарам, но также к усовершенствованиям, о коих может лишь мечтать похотливый ум. Собираясь в круг, они демонстрировали мне самые развратные позы. Подчас одна из них, будто бы отдыхая на диване, невзначай приоткрывала грудь и дозволяла узреть алебастровые ляжки и самую соблазнительную на свете п…ду. Другая, принимая положение полной готовности к битве, знаками и непристойными движениями показывала мне, что ее испепеляет желание. Иные приподнимали юбки и мастурбировали, некоторые раскрывали щель так широко, что я мог заглянуть в самые недра, а одна дошла до того, что заставила меня лечь на пол между двух стульев, на которые возлегла сама, так что ее п…да оказалась прямо над моим лицом, и принялась орудовать дильдо. Мадлона, раздевшись догола, неистово совокуплялась с монахом, на котором было не больше одежды, чем на ней, и это происходило под моим боком, так что я мог без труда наблюдать за вхождением кропила в кропильницу.

Иногда они снимали с меня всю одежду и клали меня на скамью. Одна сестра садилась верхом ко мне на грудь, щекоча мои уста нижними волосами, вторая — седлала живот, а третья устраивалась на бедрах и пыталась ввести мой член в свою щель. Еще две стояли по бокам, чтобы у меня в каждой руке было по п…де, а шестая, обладательница самой очаровательной груди, трясла над моим лбом сладкими сиськами. Все они истекали истомою, так что мои ладони, ноги, живот, грудь, член и лицо оказывались мокры. Я тонул в их выделениях, но отказывался смешать свой нектар с их соком. Подобные попытки, впрочем, как все остальные, оказывались напрасными. Мало-помалу ко мне стали относиться как к существу потерянному.

В таком состоянии я повстречал однажды во время одинокой прогулки в монастырском саду отца Симеона, мудрого и весьма ученого монаха, дожившего до седин в непрерывных трудах любви и обжорстве. Он подошел ко мне и дружески обнял меня.

— Сын мой, — сказал он, — вижу, что ты в глубокой печали, но не позволяй себе отчаиваться. За свою долгую жизнь я не однажды находил способы оживить страсть к наслаждению и чувственный пыл, который является отличительной чертой всякого доброго монаха. Сейчас ты переживаешь не лучшие дни, это ясно каждому. От столь жестокого недомогания требуется сильное лекарство. Наши возможности, к сожалению, ограничены от природы, хотя, надо признать, мы, монахи, являемся ее баловнями. Но излишняя растрата сил даже у монаха вызывает те же последствия, что у обыкновенного смертного. Именно неумеренное расходование своих возможностей стало причиной твоего расслабления и некоторого отвращения к занятиям любовью. Теперь, дабы восстановить растраченное, тебе требуется сочная пища, и тут мне не приходит на ум ничего лучше, чем набожная женщина.

Я не сумел скрыть удивление.

— Я говорю вполне серьезно, — продолжал отец Симеон, — и это вовсе не парадокс. Ты еще молод и не знаешь, что такое набожная женщина, а мне это хорошо известно. Видишь ли, в них неистощимый источник, от которого можно зажечь угасшее пламя. Они способны возбудить пыл даже в самом пресыщенном мужчине. Я познал это на собственном опыте. Уверяю тебя, мне пришлось более чем однажды иметь с ними дело.

Я взглянул на него с недоверием, ибо он считался старой развалиной с ледяной водой вместо крови в жилах. Отец Симеон еле двигался, яички его были пусты, а член превратился в ничто. Таково было всеобщее мнение. Со времен послушничества он славился неукоснительным исполнением целибата.

— Да, сын мой, — продолжал он, — ты пребываешь в том счастливом возрасте, когда можно неограниченно наслаждаться радостями жизни. Не пренебрегай этим. В твои годы я не упускал возможности, а сейчас мне больше пристало размышлять о вещах поважнее, например, о вечной жизни. Тем не менее, я не могу отказать в совете тем, кто в нем испытывает нужду. Повторяю: единственным средством от апатии является набожная женщина, а чтобы заполучить ее, надобно добиться разрешения принимать исповедь. Я позабочусь об этом.

Я поблагодарил его за совет и за предложение помочь мне стать отцом-исповедником, хотя сомнения не оставляли меня.

— Это еще не все, — продолжал он. — Прежде чем ты приступишь к новому поприщу, тебе нужен некто, кто поможет тебе сделать первые шаги. Я буду счастлив сыграть эту роль. Наша беседа еще не кончена, однако сядем на скамью, где нам будет гораздо удобнее продолжать разговор.

Мы сели, и святой отец, откашлявшись, произнес следующее: