"Слава". Последний броненосец эпохи доцусимского судостроения. (1901-1917)

Последующие события привели Россию в ужас. В недоумении был весь мир. Грубой японской фальшивкой, очередным плодом воображения европейских телеграфных агентств казались сведения о произошедшей 14 мая Цусимской катастрофе и сдаче остатков эскадры 15 мая. Но уже 16 мая черная весть обратилась в неопровержимый факт. Ее подтвердили пришедший 16 мая во Владивосток крейсер "Алмаз" и на второй день – миноносцы "Грозный"-свидетель сдачи З.П. Рожественского на "Бедовом", а затем и "Бравый". Подробности сдачи 15 мая отряда Н.И. Небогатова стали известны от экипажа, прорвавшегося при этом, но так и не дошедшего до Владивостока крейсера "Изумруд". Злой иронией судьбы над опозорившими Россию стратегами стало то, что первым вестником Цусимы был крейсер "Алмаз". Яхта- предмет вожделенных забот никогда не забывающей о роскоши бюрократии, она, словно в насмешку над погибшей эскадрой, пришла во Владивосток целой и невредимой. Строившиеся же рядом с ней на Балтийском заводе грозные броненосцы, принеся невыразимые мучения своим экипажам, покоились на дне Корейского пролива. Четвертый заводской сверстник "Алмаза" – "Слава" продолжала отстаиваться в Кронштадте! В жестокий приговор истории обратилась шутка офицеров "Князя Суворова" – их корабль, оторванный от "Славы", погиб бесполезно. Явив непревзойденный образец стойкого выполнения воинского долга, мужества и чести, он не продемонстрировал того воинского искусства, которое могло бы принести флоту славу.

Конечно, спорны все предположения, но законы логики, психологии, интуиции и здравого смысла могут предсказать многое. И закон перехода количества в качество мог сыграть свою роль. Построение огромной русской эскадры, должно было позволить движение флота "казачьей лавой". Это было единственное средство смять строй японского флота и задавить его массой одновременно бросившихся в атаку строем фронта броненосцев. И наличие в составе флота пятого броненосца типа "Бородино" могло бы стать переломным. Решительное сближение на пистолетно-торпедный выстрел было реально в первые минуты перед началом боя (роковая японская "петля"). Такие же возможности для русского флота не раз представлялись и в последующие периоды боя.

Неспроста же прапорщик по морской части князь А.П. Чегодаев-Саконский (1875-?), наблюдая на "Алмазе", как непреклонно командующий твердой рукой ведет флот к самоуничтожению, в исходе дневного боя восклицал: "Будь у кого-нибудь из адмиралов голова на месте, не все было бы еще проиграно. У нас оставались "Орел", "Наварин", "Сисой", "Нахимов", "Николай", "Ушаков", "Сенявин", "Апраксин", все крейсера, кроме "Урала", и все 9 миноносцев". Даже эти силы были в состоянии решительной атакой смять или оттеснить японскую эскадру. Неизмеримо больший или даже реальный победный эффект имела бы подобная атака в начале или даже в середине боя.

Участвуй "Слава" в походе эскадры Н.И. Небогатова, пусть даже в роли догоняющего корабля, она, имея личный состав, не отравленный ядом позорной воспитательной "системы" З.П. Рожественского, могла бы по праву линейного корабля взять на себя все те возможные альтернативы исхода боя, которыми располагал флот. К несчастью, прапорщик А.П. Чагодаев-Саконский находился не на имевшей авторитет корабля первой линии "Славе", а на лишенном всякого боевого значения (что могли значить 75-мм пушки) "Алмазе". Никто не стал бы слушать команды или следовать примеру этого корабля, если бы он, повинуясь постигшему командира озарению, предложил бы флоту броситься в решительную атаку всеми силами на сближение. Для "Славы" же это было возможно. Ее примеру могли последовать и те броненосцы, чьи командиры сохранили в себе преимущественные понятия о воинском долге, а не страх перед террористической волей свирепого, но сделавшегося предателем командующего. И тогда мог произойти единственно возможный спасительный для флота исход – переход количества сил в качество атаки.

Возможность такого подвига диктовалась и тем обстоятельством, что присутствие "Славы" заставляло японцев сомневаться в способности уничтожить ядро флота в дневном бою. Жертва – огромный русский баран оказывался слишком велик для малорослого японского питона. И совершенно не исключалось, что он мог попросту лопнуть. При всем объективном предательстве командующего, с готовностью просунувшего свою голову в пасть питона, и огромном уничтожающем действии массированного японского огня, он имел существенный изъян – требовал непривычно большого расхода снарядов. Приготовившись к такому расходу, японцы очень сильно рисковали и в случае неудачи в дневном бою остались бы почти без боезапаса!