Славянская хроника

Но зачем мне еще задерживаться на этом? Папа и другие, кто избежал смерти, были уведены в плен. И тогда можно было видеть, как тянули за веревки, накинутые на шеи, обнаженных, со связанными за спиной руками, кардиналов, как вели бесчисленные толпы скованных горожан. Когда, выйдя из Рима, они достигли места своей первой остановки, пришло несколько епископов и монахов к папе и сказали ему: «Великая печаль в сердцах наших, о святейший отец, из-за стольких злодеяний, которые обрушились на тебя, твое духовенство и на жителей города твоего. Но эти беды, ниспосланные [нам] за грехи наши, оказались скорее неожиданными, чем предвиденными. Согласись с нами и умилостивь господина нашего, чтобы и он стал милостив к тебе, и соверши над ним обряд благословения своего». [На что] папа ответил им: «Что говорите вы, о любезные братья? Вы говорите, что нам следует посвятить мужа этого несправедливого, кровожадного и лукавого? Хорошо же очистил он руки свои для принятия посвящения, он, который кровью пастырей залил алтари божьи, а дом святости наполнил телами убитых. Да минует меня слово такое, чтобы я согласился на посвящение того, кто сам сделал себя достойным проклятья». И когда они объяснили, что для обеспечения спасения своего и тех, кто находится в плену, нужно, чтобы он умилостивил короля, папа с великим бесстрашием отвечал: «Я не боюсь господина вашего, короля. Пусть от умертвит тело мое, если хочет, то больше нет ничего, что он мог бы сделать. Больших успехов достиг он в умерщвлении жителей [города] и духовенства, но истинно говорю я вам, в остальном он не достигнет победы, не увидит мира во все дни свои, и породит сына, который воссядет на трон его».

Когда обо всем этом было доложено королю, он воспылал гневом и приказал обезглавить всех пленников на глазах папы, чтобы устрашить его. Тот же настойчиво увещевал их мужественно принять смерть за правду, обещая им немеркнущий венец жизни вечной. А они, единодушно повергшись к ногам его, умоляли его спасти им жизнь. Тогда святейший отец, обливаясь слезами, призвал [господа], видящего в сердцах, в свидетеле [того], что он предпочел бы лучше умереть, чем уступить, если бы ему не мешало свойственное всем, согласно христианскому закону, сострадание.

И он поступил так, как повелевала ему необходимость, и обещал посвятить короля, чтобы тот освободил пленных. И вернулись папа и кардиналы в город [Рим] и, подчинившись насилию, вторично поступили согласно желанию короля и дали ему привилегию на все, чего бы душа его ни пожелала[406]

.

40.

О БИТВЕ ПРИ ВЕЛЬФЕСХОЛЬТ

После того как, вырвав посвящение, император снова отправился в тевтонские земли, в городе Риме собрался собор[407]

из 120 отцов [церкви]. На этом соборе папа был сурово обвинен в том, что он возвел в императорское достоинство святотатственного короля, который верховного первосвященника в плен взял, кардиналов увел, пролил кровь священнослужителей и жителей города, и, кроме того, в том, что он закрепил привилегией за этим самым недостойным из всех человеком право ставить епископов, которое предшественники его старались всегда сохранить за церковью, не страшась ни смерти, ни изгнания. Папа начал оправдываться необходимостью и тем, что, таким образом, ценой небольшого ущерба большая опасность была отведена, что иначе нельзя было предотвратить истребление народа и пожар в городе, что он, действительно, согрешил, но сделал это под давлением [других] и готов искупить свою вину согласно тому, как решит святейший собор. После того как его оправдания были выслушаны, пыл обвинителей остыл, и, вынеся решение считать исторгнутую привилегию не законом, а, напротив, беззаконием[408], они постановили поэтому предать ее проклятью и признать недействительной, самого же императора, кроме того, отлучить от святой церкви.

Весть об этом распространилась по всему миру, и все, кто, используя любой случай, страстно стремился к переворотам, обратили все свои усилия на подготовку восстания. Главным среди них был известный епископ могонтский, Альберт[409]; к нему же примкнули весьма многие, особенно князья саксонские, которых побуждала к отложению частью необходимость, частью же старая привычка к восстаниям. Ибо, кроме этой последней войны, что теперь готовилась, они некогда девять раз вступали в войну с храбрейшим мужем, Генрихом старшим[410]. Однако к чему мне на этом останавливаться?