Славянские колдуны и ведьмы

Итак, в этих смертоносных бесах, незримо рыскающих на конях, современники признавали существа эльфические, т. е. души усопших, о которых немецкие саги рассказывают как о спутниках Одина в его воздушных поездах. В означенных верованиях кроется основа той лингвистической связи, какую замечаем в нижеследующих речениях: народ называет покойников родителями и употребляет это выражение безразлично, говорится ли об усопших предках или о преждевременно скончавшихся младенцах; в «Слове Даниила-заточника»[210] и в некоторых церковнославянских рукописях под именем рода разумеется дух, что вполне согласуется с областным употреблением этого слова: в Саратовской губернии «рода» означает вид, образ, а в Тульской – привидение, призрак; наконец, родимец – паралич

[211]. Вот живое свидетельство языка, что души покойников роднились у славян с теми стихийными духами, стрелы которых наносят человеку параличный удар, подобно тому как германские племена ту же самую болезнь приписывали влиянию эльфов, а этих последних отождествляли с тенями усопших.

Особенно интересны верования и предания, живущие в нашем народе, о лихорадках. Название это происходит от глагола «лихо радеть», т. е. действовать в чей-нибудь вред, заботиться о ком-нибудь со злобным намерением, с лихостью; другие общеупотребительные названия: лиходейка и лихоманка от «мануть» – качать, махать (трясти); чеш. manoyti se – метаться; сравни: мановение, помаваю, манья – привидение в виде старой и тщедушной женщины, манить – лгать, обманывать, лихован, лихоманщик – злой, обманчивый человек[212]

. Лихорадок девять или двенадцать крылатых сестер[213]; они обитают в мрачных подземельях ада и представляются злыми и безобразными девами: чахлыми, заморенными, чувствующими всегдашний голод, иногда даже слепыми и безрукими. Одна из них, старшая, повелевает своими сестрами и посылает их на землю мучить людской род: «тело жечь и знобить, белы кости крушить». 2 января мороз или зима выгоняет их, вместе с нечистою силою из ада, и лихорадки ищут себе пристанища по теплым избам и нападают на «виноватых»; на заре этого дня предусмотрительные старушки омывают наговорною водою притолки у дверей, дабы заградить вход в избу незваным гостьям. Поверье это условливается теми простудами и ознобами, которые так обыкновенны в холодную пору зимы.

Напротив, о весенних болезнях думают, что они запираются на зиму в снежные горы (ад) и сидят там до начала оттепелей; когда же солнце сгонит снег и отогреет землю, они вслед за вешними испарениями разбегаются по белому свету тощие, заморенные и с жадностью бросаются на неосторожных. Уже с 25 февраля, по замечанию поселян, опасно предаваться сну с раннего вечера: можно наспать лихорадку[214]. Подобно Смерти и владыке демонов (Сатане) лихорадки сидят в подземных вертепах, заключенные в цепи, и вылетают мучить народ только тогда, когда будут сняты с них эти железные оковы[215]

, т. е. весною.

В Калужской губернии рассказывают, что старшая и злейшая из сестер-лихорадок прикована к железному стулу двенадцатью цепями и в правой руке держит косу, как сама Смерть; если она сорвется с цепей и овладеет человеком, то он непременно умрет. То же предание у юго-западных славян прилагается к моровой язве: три сестры куги были заключены отцом своим – королем в тесные узы и томились в темнице, но впоследствии, будучи освобождены, разбрелись в разные стороны и доныне блуждают по свету[216]. Сбрасывая с себя оковы, лихорадки прилетают на землю, вселяются в людей, начинают их трясти, расслаблять их суставы и ломить кости. Измучив одного, лихорадка переходит в другого; при полете своем она целует избранные жертвы, и от прикосновения ее уст человек немедленно заболевает; кому обмечет болезнь губы, о том говорят: «Его поцеловала лихоманка»[217].