Славный парень

—  Мне нравятся их лица.

—  Они были мягкими, милыми и веселыми людьми.

—  Ты похожа на мать.

—  Она защитила диплом по образованию.

—  Учительница?

—  Они занимались дошкольным обучением, организовали подготовительную школу.

—  Похоже, дела у них пошли успешно.

—  Скоро у них было три школы.

Она повернулась лицом к солнцу, закрыла глаза.

Колибри пила нектар из цветка на лиане.

—  Среди детей была пятилетняя девочка, которую звали Хлоя.

На одной фотографии Бенни в забавной шляпе строил гримасы Линде.

—  Мать Хлои уже посадила ее на риталин.

На той же фотографии Линда радостно смеялась.

—  Мои родители посоветовали ей отказаться от риталина.

От весеннего солнца лицо Линды, казалось, светилось изнутри.

—  Мои родители посоветовали ей отказаться от риталина.

—  Хлоя доставляла много хлопот. Мать хотела, чтобы она продолжала принимать препарат.

—  Говорят, сейчас половина детей сидят на риталине, — вставил он.

—  Может, мои родители вызвали у матери Хлои чувство вины.

—  Может, и не вызвал и Может, она уже чувствовала себя виноватой.

—  В любом случае ей не понравилось, что они подняли этот вопрос.

Колибри переливалась зеленым. Крылышки пребывали в непрерывном движении.

—  Однажды на детской площадке Хлоя упала и поцарапала колено.

Фотографии вдруг стали грустными. Сувениры потери.

— Мама и папа промыли ранку.

Тим вернул фотографии в ее бумажник.

—  Намазали йодом. Хлоя кричала, что щиплет, и вырывалась.

Колибри перелетела к новому цветку, что-то чирикнула на своем птичьем языке.

—  Она сказала матери, что ей не понравилось, как ее трогали.

—  Конечно же, она говорила про йод, — вставил Тим.

—  Может, мать не поняла. Может, хотела не понять.

Лицо Линды вроде бы потемнело, хотя солнце светило все ярче.

—Мать Хлои пожаловалась в полицию.

Колибри махала крылышками, удерживаясь у

цветка.

—  Полиция допросила моих родителей и не нашла ничего предосудительного.

— Но на этом дело не закончилось?

—  Окружному прокурору предстояла серьезная борьба за переизбрание.

—  То есть закон превратился в политику, — вставил Тим.

Линда опустила голову, но глаза не открыла.

—  Окружной прокурор нанял психиатра, чтобы тот провел собеседование с детьми.

—  Со всеми, не только с Хлоей?

—  Со всеми. И появились дикие истории.

—  После чего пути назад уже не было.

—  Игры голышом. Танцы голышом. Животные, убитые в классе.

—  Жертвоприношения животных? Люди в это верили?

—  Собаки и кошки, убиваемые с тем, чтобы запугать детей и заставить их молчать.

—  Господи.

—  Двое детей даже сказали, что маленького мальчика разрубили надвое.

—  И они ничего такого не говорили своим родителям?

—  Подавленные воспоминания. Разрубили надвое, похоронили на школьном дворе.

—  Они перерыли весь двор.

—  Перерыли, ничего не нашли.

—  Но этим дело не закончилось.

—  Они вскрыли стены в поисках детской порнографии.

—  И ничего не нашли, — предположил Тим.

—  Нет. Они также искали предметы, которые используются в сатанинских ритуалах.

—  Прямо-таки Салем, только в другом столетии.

—  Дети говорили, что их заставляли целовать изображения дьявола.

—  И дети никогда не лгут, — вставил Тим.

—  Я их не виню. Они были маленькие и... поддающиеся воздействию.

—  Психиатры могут непреднамеренно внушать ложные воспоминания.

—  Может, и преднамеренно. Потолки в доме сорвали.

—  И все это из-за ободранного колена.

—  Вскрыли полы. В поисках потайных подвальных комнат.

—  И ничего не нашли.

—  Нет. Но моих родителей признали виновными на основе свидетельских показаний.

Она открыла глаза. Смотрела в прошлое.

—  Я думаю, тогда было много таких случаев, — сказал Тим.

—  Да. Десятки. Общенациональная истерия.

—  Некоторых, возможно, было за что судить.

—  Девяносто пять процентов обвинительных приговоров строились ни на чем. Может, и больше.

—  Но жизни рушились. Людей сажали в тюрьму.

—  Мне пришлось ходить к психиатру, — добавила она после паузы.

—  Тому самому, который беседовал с детьми подготовительной школы?

—  Да. Этого потребовал окружной прокурор. И департамент социального обеспечения.

—  Тебя забрали от родителей?

—  Они пытались. Психиатр сказал, что может мне помочь.

—  Помочь в чем?

—  Вспомнить, почему у меня были плохие сны.

—  У тебя были плохие сны?

—  А у какого ребенка их нет? Мне было десять лет. Он был таким импозантным.

—  Психиатр?

—  Импозантный, с обволакивающим голосом. Умел внушить доверие, понравиться.

Солнце поднималось все выше, тени от стоявших на столе чашек сжимались.

—  Умел вызвать желание поверить в то, что... спрятано, забыто.

Она обхватила руками маленькую кофейную чашку.

—  Рассеянный свет. Неторопливость. Голос убаюкивал.

Она поднесла чашку ко рту, но пить кофе не стала.

—  И он умел заставить тебя смотреть ему в глаза.

На шее Тима выступил пот.

—  У него были такие красивые, грустные, грустные глаза. И такие мягкие, нежные руки.

—  И как далеко он завел тебя к... ложным воспоминаниям?

—  Может быть, дальше, чем я хочу вспоминать.

Она допила эспрессо.

—  На нашей четвертой сессии он вывалил передо мной свое хозяйство.

Произнося эти слова, она поставила чашку на блюдце.

Бумажной салфеткой Тим вытер с шеи холодный пот.